Прошедшая избирательная кампания вызывает, прежде всего, большое изумление. Главную ее загадку сформулировал Сергей Черняховский — с какой целью была произведена массивная пропагандистская атака на российского избирателя, зачем политический штаб нынешней власти выдвинул Путина в первые лица партии власти, а впоследствии превратил голосование в референдум о доверии главе государства?
Добросовестным охранителям казалось, и вполне закономерно, что делается это исключительно ради неконституционной пролонгации полномочий Путина: как говорил вчера в кулуарах один известный сторонник нынешнего президента, даже звезды сегодня говорят о необходимости третьего срока. И тем не менее президент в очередной раз пренебрег звездами и дал понять, что Конституцию он нарушать не собирается, и злоупотреблять доверием избирателей не намерен.
То, что произошло, вообще не имеет аналогов. История знает много случаев, когда культ личности одного человека раздувался для того, чтобы этот человек вопреки закону остался у власти, но никому доселе не приходило в голову раздувать культ одного человека для того, чтобы человек в полном соответствии с законом ушел со своей должности.
Не думаю, что все дело в излишнем рвении или же беспечности руководителей нашего политштаба. Давайте все-таки пораскинем мозгами и попытаемся в меру собственных способностей ответить сами себе на вопрос, что вообще произошло в стране за последние три недели.
А что-то явно произошло.
Прежде всего, нужно отметить, как радикально изменились методы пропаганды и избирательной агитации на прошлой неделе в отличие от недели позапрошлой. Всю позапрошлую неделю радио и телеэфир России были переполенены немыслимым по размаху и недопустимым для любой цивилизованной страны публичным воспеванием гения и величия президента страны. Не буду приводить примеры, они у всех на слуху.
Начнем с того, что партия «Единая Россия» на той неделе просто перестала существовать как конкретная партия, потенциальные избиратели этой партии, сообщая по телевизору о своем волеизъявлении, употребляли исключительно выражение «голосуем за Владимира Путина». Глава государства явно заслонил собой возглавляемую им партию. Заслонил в первую очередь для того, чтобы избиратели позабыли о том, что участвуют в парламентских выборах, а не в голосовании за переизбрание Путина на третий и последующий сроки.
Отчасти это средство подействовало, и немногочисленные мне известные избиратели «единороссов» свой выбор обосновывали таким непрошибаемым аргументом, что не видят сегодня президента лучше Путина.
К концу позапрошлой недели градус накала «голосования за Владимира Путина» явно усилился: представители некоторых региональных объединений «Справедливой России» во всеуслышание объявили о том, что не видят смысла в собственном существовании и призвали поддержать… сами понимаете кого. К концу недели большая часть аналитиков уже не сомневалась, что эсеры в Думу не пройдут.
Однако уже в начале недели следующей тон пропагандистов «Единой России» несколько сник. Разговоры о референдуме, «плане Путина» и его «врагах» как-то незаметно приутихли. Публицисты, вроде Виталия Иванова, которые по инерции продолжали призывать к неутомимой борьбе со скрытыми врагами, окопавшимися среди не слишком восторженных лоялистов, встретили дружный отпор.
Между тем, во всю силу продолжилась атака на Союз правых сил.
Мелкие партии типа ДПР и ПСС использовали выделенное им рекламное время для мощнейшей критики лидеров «правых» — Никиты Белых и особенно Бориса Немцова. Сам президент фактически поддержал ту же кампанию в четверг, когда в очередной раз отрекся от «девяностых» как от эпохи унижения и олигархического господства, куда нас «хотят вернуть некоторые политики». Итогом этой незаметной смены политриторики стал окончательный и бесповоротный крах Союза правых сил и спасение «Справедливой России».
И эти два события, собственно, и представляют собой два главных итога прошедшей избирательной кампании.
Какие из всего этого можно сделать выводы?
Обычно оппозиционные эксперты склонны предполагать худшее: российская власть предполагает откупиться от всех западных обвинений какими-нибудь внешнеполитическими уступками. А что если допустить совсем иное, неожиданное, но вполне логичное ввиду трех предшествующих выводов предположение: что власть таки отважилась провести мартовские выборы демократически, и ей поэтому слишком уж бояться Запада и его критики нет никаких оснований?
Судя по всему, наш президент просто отказался ставить на какой-то один из враждебных кремлевских кланов, любое решение в этом случае оказывалось бы сомнительным и небезопасным.
И потому мог быть избран более естественный, то есть демократический вариант — пустить все дело на самотек, то есть на волеизъявление избирателей. ЕР выдвинет одного кандидата, СР совсем другого, они схлестнутся в электоральной схватке, а там уж куда кривая свободного голосования выведет.
Вне всякого сомнения, такие — «свободные» — в рамках нашей суперпрезидентской системы выборы могут привести к разного рода неприятностям. Я лично бы предложил власти иной сценарий — вначале отказаться от суперпрезидентской модели власти, а уж потом проводить свободные выборы. Ибо выборы по модели «победитель получает всё», а «проигравший теряет всё», причем в это «всё» может быть включены также «собственность» и «свобода», — это выборы, которые обычно плавно перетекают в открытое столкновение. Проигравший просто не захочет, даже в случае честного проигрыша, «терять всё». Поэтому по теории следовало бы сделать обратное, сохранить на время монолитность власти и постепенно сокращать президентские полномочия.
Однако что делать, если действующий глава государства не хочет далее оставаться на своем посту? Нельзя же его к этому принудить насильно?
И между тем весьма любопытно, что нынешняя избирательная кампания вполне может оказаться прологом к становлению всамделишной демократии, то есть, согласно ее трезвому теоретику Йозефу Шумпетеру, электоральной конкуренции враждующих элитных кланов с непредсказуемым результатом.
Как ни странно, очень часто конкурентная демократия возникала именно таким, малосимпатичным образом, - причем зачастую даже в то время, когда никто к ней особенно не стремится.
Просто — вопреки всем желаниям, побуждениям и глубинным культурным установкам — возникает та ситуация, когда ни один могущественный элитный клан оказывается не в состоянии устранить с политической сцены другой, а открыто воевать им друг с другом оказывается слишком накладно. Тогда-то вот элиты и соглашаются выяснить друг с другом отношения на электоральном ристалище.
Похоже, предстоит это и нам. Со всеми теми крутыми осложнениями, которые вполне могут воспоследовать.
