Последние два десятилетия истории России прошли под знаком «Свободы, Справедливости и Солидарности». Вся сегодняшняя повестка дня сводится к этим трем вопросам — социальному, национальному и вопросу о демократии.
Национализм конституирует некую национальную солидарность, без которой невозможен суверенитет и борьба за свободу, являющиеся основой демократии; конституирует справедливость для своего народа, создает рамочные условия наличия тех самых правил разрешения конфликтов, которые и образуют механизм демократии. И в этом смысле однозначно можно сказать, что без национализма демократия оказывается нефункциональной и неполноценной. Но и национализм без демократии оказывается проигрышным — потому что если нация это ежедневный референдум, то без демократических процедур механизм этого референдума остается только в сфере воспроизводства повседневной культуры, отсутствует обратная связь и воля нации начинает профанироваться.
Наша история устроена так, что все противоречия общественной жизни в ту или иную эпоху часто концентрируются в нескольких ключевых вопросах. Весь «большой XIX век» в России прошел под знаком «Земли и Воли». Нерешенность этого вопроса, в конечном счете, привела к революции 1905–1921 гг.
Последние два десятилетия нашей истории прошли под знаком «Свободы, Справедливости и Солидарности». Вся сегодняшняя повестка дня сводится к этим трем вопросам – социальному, национальному и вопросу о демократии.
Наш народ чувствует себя социально угнетенным, национально униженным и лишенным возможности демократического волеизъявления.
При этом, к сожалению, нельзя сказать, что этот социальный заказ находит адекватное идеологическое воплощение. Вопрос о социальной справедливости, вопрос о политической свободе и вопрос о национальном возрождении русского народа редко ставятся совместно одними и теми же политическими силами. Единственное исключение за все эти годы – это партия «Родина».
В целом же, сторонники национализма зачастую игнорируют вопросы о социальной справедливости и политической свободе, защитники социальной справедливости часто не думают ни о нации, ни о политической свободе, а апологеты демократии нередко с искренней неприязнью относятся как к социальной справедливости, так и к национализму.
Таким образом, отсутствие идеологии демократически и социально ориентированного национализма, способной ответить на массовый общественный запрос, является, может быть, важнейшей проблемой сегодняшней российской политики.
Перед тем, как делать шаги в направлении содержательного синтеза национал- и социал-демократии, полезно разобраться в исходных понятиях.
Я уже довольно подробно попытался обрисовать свое видение понятия национализма в статье «Введение в социал-консерватизм: что такое национализм?».
Не буду пересказывать этот текст в подробностях, но основная идея мне кажется довольно простой: "быть националистом — это значит: любить свою страну и свой народ, ставить интересы своей страны и своего народа выше интересов других стран и народов, бороться за суверенитет и свободу своей страны, за справедливое место своей страны в международном распределении статуса и ресурсов, добиваться национальной солидарности внутри своей страны по вопросам, затрагивающим весь народ."
Если сказать еще проще, то национализм — это вполне естественная для любого человека любовь к своему народу и к своей стране, устроенная так, как любовь к своей семье, то есть как отчетливое преимущество своей семьи перед не-родственниками. Так же отчетливо преимущество своего народа и своей страны, если эта страна моего народа, по отношению к чужим народам и чужим странам.
В этом нет никакого макиавеллизма или сверхвыраженного коллективного эгоизма. Очень точно знаменитое высказывание Ле Пена: «Я люблю дочку больше, чем племянницу, а французов – больше, чем немцев».
В наших условиях это можно проиллюстрировать ситуацией, что в Африке до сих пор дети умирают от голода, а у нас в стране, несмотря на все несчастья, которые постигли ее с 1992 года, такое происходит гораздо реже. Однако у нас очень много стариков, которые недоедают. И любой нормальный националист скажет, что сначала мы накормим своих стариков и только потом будем думать, как помочь голодающим детям Африки.
В этом смысле национализм выступает как рамочная идеология, внутри которой могут формулироваться более конкретные политические утверждения. Например, нации и национальные государства являются очевидной минимальной внешней рамкой, внутри которой выполняется категорический императив Канта.
В этом смысле национализм является феноменом той эпохи в истории человечества, когда нация и государство находятся в ситуации конкуренции, причем конкуренции жесткой. Ситуации, когда международные отношения построены по принципу гоббсовского «естественного состояния».
Возможно, когда (или лучше сказать — если) наступит мир между народами, национализм обретет более мягкие формы, то есть будет защищать в первую очередь культурное своеобразие, которое, как я понимаю, останется характеристикой едино-многообразного человечества во веки веков.
В этом смысле национализм есть форма солидарности народа. Той минимальной солидарности, которая делает возможными конкуренцию, борьбу за интересы и переговорный процесс между сословиями и корпорациями. Только национальная солидарность позволяет конституировать правила игры, благодаря которым конкуренция сводится к балансу интересов и переговорному процессу, а не к балансу сил, при котором сильные просто делают со слабыми всё, что желают.
И в этом смысле из политического национализма естественным образом вытекает национализм экономический, то есть желание того, чтобы уровень и качество жизни моего народа по возможности были максимальными — по крайней мере, до тех пределов, которые задает реальное состояние экономики, а социально-экономическое и социально-культурное неравенство минимизировались до уровня, приемлемого для культуры данной нации.
В этом смысле я сомневаюсь, чтобы внутри националистического рамочного мировоззрения было возможно осуществлять формы крайнего либерализма, не ограниченного социальной ответственностью, то есть хотя бы мягкими консервативными или социал-демократическими ограничениями.
И, естественно, вопрос о национализме подразумевает и вопрос о нации. Нам известен постоянный спор о нации, который ведется между тремя мировоззрениями. Это гражданская концепция нации — и, соответственно, гражданский национализм; этническая концепция нации – и, соответственно, этнический национализм; наконец, биологическая концепция нации – и, соответственно, биологический национализм, который также можно назвать «мягким нацизмом».
Гражданская концепция нации исходит из того, что национальная солидарность присуща всем гражданам данной страны. Эта концепция спорна, потому что она подразумевает весьма сильную однородность в этническом плане населения данной страны; подразумевает, что государство в этом смысле является национальным и/или подразумевает, что у государствообразующего этноса настолько сильный ассимиляционный потенциал, что этнические меньшинства либо ассимилируются, либо легко входят как младшие братья в семью народов, которую создает государствообразующий народ. В иных условиях гражданская концепция нации и гражданский национализм оказываются достаточно контрпродуктивными, поскольку прикрывают собой этнические конфликты и часто достаточно вредную для государствообразующего народа интернационалистическую политику.
Противоположностью гражданского национализма является национализм биологический, который из справедливого предположения о том, что любой этнос имеет, в конечном счете, определенную расовую — конечно, в контексте малых рас, а не больших рас — генетическую идентичность, делает вывод, что эта идентичность не только образует ядро этноса, но и остается полностью конституирующий этот этнос на всем протяжении его истории. То есть биологический национализм практически запрещает ассимиляцию и тем самым либо призывает к очень жестким методам решения этнических противоречий, либо ведет к расколу страны по этническому признаку, вызывая запретом ассимиляции противодействие тех этнических меньшинств, которые в условиях разумной этнической политики с легкостью бы ассимилировались, а в такой ситуации искусственно делаются врагами.
В этом смысле лично я склонен к так называемому этнонационализму, то есть к концепции, которая, признавая биогенетическое ядро любого этноса, тем не менее, признает, что это ядро выращивает свою периферию на базе культурного и языкового единства, единства национального этнического самосознания, то есть расширяет биологический национализм за счет процессов ассимиляции и аккультурации. И этого, по-моему, достаточно, чтобы дать характеристику национализму, если не заниматься вопросами внешней политики, геополитики и геоэкономики. Ведь мы сейчас обсуждаем внутреннюю политику.
Естественно, такое понимание национализма предполагает довольно жесткую миграционную политику. Ведь ассимилировать, и даже просто сожительствовать, можно только с теми этническими группами, которые культурно и поведенчески совместимы с государствообразующим народом и которые согласны на ассимилиляцию или, по крайней мере на доминирование в национальном государстве культуры государствообразующего народа.
Теперь два слова о демократии. Я полагаю, что демократией можно назвать политику, в процедурах которой участвует большинство населения, то есть политику, субъектом которой и источником легитимности является народ, то есть, в конечном счете, нация.
Под политикой же, вслед за Александром Панариным я понимаю возможность конституирования в том или ином обществе групп, консолидированных по общим интересам, возможность борьбы этих групп интересов и наличие правил борьбы.
Таким образом, сама возможность политики предполагает национальную солидарность, а переход от политике к демократии, можно сказать, предполагает эту солидарность в еще более сильном смысле. Легко увидеть, что если так понимать национализм и так понимать демократию, то они почти совпадают.
Потому что национализм конституирует некую национальную солидарность, без которой невозможен суверенитет и борьба за свободу, являющиеся основой демократии; конституирует справедливость для своего народа, создает рамочные условия наличия тех самых правил разрешения конфликтов, которые и образуют механизм демократии.
И в этом смысле однозначно можно сказать, что без национализма демократия оказывается нефункциональной и неполноценной.
Но и национализм без демократии оказывается проигрышным — потому что при недемократическом правлении мы имеем высокую вероятность того, что те или иные чиновничьи или олигархические группы будут либо бороться с государствообразующей нацией, либо постоянно лгать, утверждая, что выражают ее интересы, реально же проводя политику ей враждебную.
Выступление на совместном круглом столе клуба "Товарищ" и Русского общественного движения. Опубликовано на сайте клуба «Товарищ».
