На Страшном Суде я честно признаюсь, что ни разу за него не голосовал.
Что вместе почти со всем народом искренне ненавидел его и желал ему плохого, надеясь на оплошность хирурга.
И что в августе 1991-го ждал, когда его арестует бутафорский ГКЧП, а в октябре 1993-го — Руцкой с Макашовым.
Но, видимо, правы оказались те, кто считал, что он заключил вполне реальный договор с дьяволом, поэтому изо всех жизненных передряг ему удавалось блестяще выкручиваться. Бывший охранник утверждает, что политическая карьера Ельцина резко пошла в гору после того, как в 1991-м он, вдрызг пьяный, за рулем «Москвича», сбил насмерть человека. Исследователи биографии (Олег Давыдов, в частности) установили парадигму его существования: ошибка, кризис, спасение. Началось это с его неудачного крещения, когда пьяный священник чуть было не утопил первого президента России в крестильной купели. Но родители вовремя спохватились, вытащили младенца и откачали. И так всю жизнь: сначала специально или по наитию он совершает ошибку, приводящую его одного либо тех, кем он руководит (группу одноклассников, однокурсников, Свердловскую область, Москву, всю Россию) к катастрофе, после чего чудесным образом спасается сам и еще изображает Моисея, выводящего свой народ из египетского плена. То есть вся жизнь как сплошные «шоковые терапии».
Нынче, когда он завершил земной отрезок своего пути, в информационном поле появился его гламурный двойник — «выдающийся политический деятель», «первый демократически избранный президент России», «Борис Благословенный». Он нам еще покажет!
Теперь говорят, что главное жизненное и политическое достижение Ельцина состоит в том, что он не допустил глобальной гражданской войны.
Не знаю, как кому, но лично для меня восемь ельцинских лет — это была тотальная гражданская война — азартная игра не на вылет, а на уничтожение. Примерно как та карточная игра, в которую юный Борис играл с зеками на крыше мчащегося поезда: последней ставкой там оказалась его собственная жизнь. Но ему удалось отыграться. Увы, когда президент Ельцин стал играть в эту игру с народом России, каждый год проигрывало больше миллиона человек.
Интересно, бойня с танками при Белом Доме 3–4 октября 1993, когда по официальной версии было убито более 200 человек, а по неофициальной — более тысячи, — это не гражданская война? Или «спецоперация» в Чечне — это что-то иное? А реформы Гайдара? (Мое самое большое разочарование 1990-х связано с чудным писателем Павлом Бажовым, автором «Малахитовой шкатулки»: как он мог породить такое чудовище — внука Егора?)
В категориях социальной философии ельцинская эпоха — это архаизация, демодернизация, социальный регресс, утверждение модели «зависимого развития», отказ от собственной цивилизационной идентичности.
В категориях политологии — это «ограниченный суверенитет», утрата статуса сверхдержавы, потеря геополитической субъектности, одностороннее разоружение, утверждение либерального фундаментализма в качестве «единственно верной» господствующей идеологии.
В категориях демографии — депопуляция, вырождение, демографическая «яма».
Разумеется, было бы наивным винить во всем президента — он не был суверенным правителем: шаг влево, шаг вправо — и он бы вылетел со свистом. Ельцин — это харизматичный «интерфейс», за которым реальным уничтожением русского народа занимались весьма эффективные и образованные палачи — политики, бюрократы, экономисты, юристы. Если бы власть действительно принадлежала ему единолично, вряд ли он добровольно покинул президентское кресло. 31 декабря 1999-го ему просто надоело быть «интерфейсом», и это получился самый красивый уход в отставку в российской, а может и мировой политической истории.
Но роль «интерфейса» ему пришлось доиграть на собственных похоронах. До сих пор было не очень понятно, кто такой Путин по отношению к Ельцину: то ли его отрицатель и борец с последствиями ельцинизма, то ли преемник и продолжатель ельцинского «демократического дела». Похороны показали, что на этот вопрос есть два ответа: для России — первый, для Запада — второй, который с оружейными залпами на Новодевичьем кладбище и некро-шоу по всем мировым телеканалам.
Говорят, при Ельцине была свобода слова. Да, действительно, для Гусинского и Березовского была — они могли сколько угодно вести перестрелку из своих СМИ. Но что-то критичное по отношению лично к Ельцину, а тем более по отношению к существующей мясорубочной системе, могло существовать лишь в маргинальном формате. Самым известным таким «отстойником» была прохановская газета «Завтра» («День») — кстати, несколько лет подряд Ельцина в ней называли не иначе как «ЕБН». Мои знающие друзья очень искренне советовали мне туда писать исключительно под псевдонимом.
Говорят, при Ельцине были свободные выборы. Правда, в этом уверены в основном те, кто считал деньги коробками из-под ксероксов. Лично мне в 1996 году казалось, что какие-то подонки схватили меня за ноги и периодически макают головой в уборную. Как считается, те выборы были сфальсифицированы — во втором туре таки победил Зюганов: российский Майдан мог случиться в 1996 году. Но при Ельцине, победителе Белого Дома, не случился. Зато слово «демократ» для двух поколений навсегда стало ругательным.
Императорские похороны первого демократичного президента вернули из 1990-х еще одну забытую при Путине идентичность: деление людей на тех, кто «за» ЕБН, и тех, кто «против». Если человек был олигархом, «новым русским», пиар-технологом, базарным торговцем, профессиональным киллером или валютной проституткой, его позиция «за» была логичной, понятной и удивления не вызывала: это именно ИХ президент. Но когда «за» был нищий учитель, изгнанный с военного завода инженер, превращенный в бомжа или брокера научный сотрудник, казалось, что вокруг дурдом: такие люди-нонсенсы лично у меня не вызывали ни капли жалости — в конце концов, каждый сам волен выбирать свое будущее. Или отсутствие такового.
Главный вред от Ельцина и ельцинизма — это даже не обнищание подавляющей части народа. Главный вред — это утверждение перевернутой, деструктивной, регрессивной системы ценностей, при которой общество не способно воспроизводить само себя. Ведь социальное развитие происходит благодаря ученым, инженерам, квалифицированным рабочим, крестьянам, а не благодаря олигархам, политтехнологам, имиджмейкерам, пиарщикам, проституткам и работникам сервиса. По слову Константина Крылова, Сталин — гуманист в сравнении с Ельциным: как-никак, первый принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой. Второй — наоборот. Это проклятие России, что премьер-министром в переходный период стал не человек из военно-промышленного комплекса, не из сферы высоких технологий, а представитель углеводородного лобби — Черномырдин. Именно тогда, в эпоху крайне низких мировых цен на нефть, Россия превратилась в одну огромную «трубу».
Алексей Митрофанов по поводу арестованного в Куршевеле миллиардера Прохорова недавно сказал, мол, да, в 1990-е в России велась гражданская война — между новыми «хозяевами жизни». И тот, кто в ней участвовал и умудрился выжить, заработал моральное и материальное право пить Шампанское «по штуке» за бутылку и содержать гаремы проституток. Тот же, кто отказался участвовать в этой войне, кто отказался убивать других, пускай теперь пеняет на себя и довольствуется опущенностью и беспросветом.
Но на самом деле, нас никто не спрашивал — хотим ли мы участвовать в гражданской войне, где приз — вовсе не гарем куршевельских б***, а собственная жизнь.
Нас просто поставили перед фактом — мордой в уборную.
Мы выжили — нам повезло.
Возможно, это и есть единственное чудо ельцинской эпохи?
