23 апреля 2007 года умер Борис Ельцин. В 1990-е этого события ожидали десятки миллионов.
“Ну, когда же он, наконец, помрёт”, — отчаянно восклицали голодные врачи, полунищие учителя, выброшенные на улицу шахтёры на обочинах многочисленных в те годы митингов оппозиции. Восклицали громко, с надрывом безысходности в голосе. Воздевали в воздух кулаки на немощных руках. Их лица выражали беспредельную тоску, и в глазах стояли слёзы отчаяния. Слёзы бессилия, ибо они не чувствовали в себе сил остановить демонический молот, дробящий в порошок и страну, и их самих. В лице Ельцина они видели сосредоточие всего зла бытия той эпохи.
Оплёванные и униженные военные, мрачно скрипели зубами: “Мразь пьяная! Армию чеченцам продал”! Злились, ненавидели, скрипели и молились на приход новой мессии — “зари в сапогах”. На этакого нового Сталина, который быстро “всех перевешает”. Сталин в их сознании почему-то ассоциировался только с расправами. Интересно, господин Путин оправдал их ожидания?
Иные авторы “Завтра” и “Советской России” отсчитывали уже чуть ли не последние часы жизни бывшего свердловского партократа. Появлялись даже совсем дикие версии вроде той, которую активно раскручивал Юрий Мухин — главный редактор “Дуэли”: настоящий Ельцин-де давно умер от инфаркта, страной от его имени правит двойник. В подтверждение своих слов он приводил даже какие-то фотографии президента, на которых Ельцин действительно весьма отдалённо походит на самого себя, фотографии культяпок пальцев его левой руки, которые также не всегда совпадают.
Бывший начальник ельцинской охраны Александр Коржаков на одной из пресс-конференций в начале 98-го шутил ехидничал довольно откровенно: “Слухи о тяжёлой болезни президента сильно преувеличены. Он быстрыми темпами идёт на поправку. И где—то в апреле—мае ему будет хорошо… Совсем хорошо”. За точность цитаты не ручаюсь, но смысл был именно таков — бывший начальник охраны недвусмысленно предрекал своему бывшему шефу летальный исход в течение ближайших нескольких месяцев.
Почти вся Россия страстно желала ему смерти. Смерти жестокой, лютой, мучительной. Многим казалось, что с физической смертью этого человека как по мановению волшебной палочки закончится чудовищная, ещё даже до конца не осмысленная в истории России эпоха. Эпоха, которой и названия-то адекватного и всеобъемлющего ещё никто не присвоил.
Тогда, во второй половине 1990-х, Ельцин действительно выглядел полутрупом. Он тяжело, с видимыми усилиями поднимался с кресла под объективами телекамер, натужно тащил своё тело вперёд, к рабочему столу, и грузно плюхался на стул перед ним, растекаясь бесформенной медузой. Сзади президента неизменно сопровождал кто-то из свиты, чтобы в случае чего поддержать, подхватить под руки, не дать публично упасть на пол властелину Кремля.
Ельцин сидел за столом и механически раздвигал губы, исторгая из себя надрывные, нечеловеческие звуки, напоминавшие скрежет ржавого железа: “Я…. подписал… указ, понимаешь….”
Лицо при этом оставалось неподвижным — белая, осыпанная пудрой маска персонажа традиционного японского театра “Но”. Маска какого-нибудь сатира, жестокого феодала, деспота. Когда я читал гениальный роман Оскара Уайльда “Портрет Дориана Грея”, то неизменно видел перед глазами это лицо. Оно смотрело на меня с портрета — лицо Ельцина конца 1990-х. Именно так и должно было, по моим представлениям, выглядеть реальное лицо Дориана Грея, то, что было на портрете. Лицо, на котором были отображены все жуткие пороки, низкие страсти, властолюбие, жестокость, подлость, бесчестие.
В 1993-м, после расстрела защитников Верховного Совета, в 1995-м, после подлого позора Будённовска, в 1996-м, после наглой фальсификации результатов президентских выборов и последующей за тем первой сдачи Чечни (вторую на наших глазах организовал его преемник) я ненавидел Ельцина так, как, казалось, не смогу больше ненавидеть никого и никогда. Оказывается, смогу. Ещё как смогу! Нынешние обитатели Кремля и туристы Куршавеля вызывают во мне многократно большую ненависть.
Ельцин был властолюбив. Ради того, чтобы воцариться в России, он распустил СССР. Ход был чисто аппаратный — для того, чтобы избавиться от своего врага Горбачёва нужно ликвидировать его должность. Ради того, чтобы укрепить свою власть президента, он совершил переворот и распустил Верховный Совет.
Ельцин был жесток. Не побоялся утопить в крови народные выступления октября 1993-го. Сколько тогда погибло человек: сто сорок, как утверждает официоз, или несколько тысяч? Ответ на этот вопрос дадут историки. Он обрёк на кровь, страдание и смерть миллионы людей, и снимал ежегодно кровавую жатву в виде голодомора и разрухи по всей Руси, полыхавших во всех концах бывшей империи этнических войн, геноцида русских в Чечне. Снимал равнодушно, лениво заслушивая сводки статистиков (если он вообще их когда-либо заслушивал), и не считал себя виноватым. Закусив удила, тащил страну всё дальше и дальше во мрак и хаос. Тащил упрямо и зло, кося по сторонам пьяными, полубезумными глазами.
Ельцин был недалёк. Вполне вероятно, что тогда, в декабре 1991-го, он вовсе и не собирался разваливать Союз как таковой и думал собрать его под вывеской СНГ. Провернуть этакий аппаратный ход. СНГ, однако, не собрался, но он ещё долго воображал, что отделившиеся союзные республики сами к нему приползут: мол, экономическая нужда заставит, никуда не денутся. Ха, как бы не так!
Ельцин был хамоват и груб. Его примитивная речь, его неизменное “понимаешь”, его дикие пьяные выходки за границей — всё это укладывалось в образ злого, подлого мужика-самодура. Но, при этом, русского мужика, вобравшего в себя почти все худшие черты нашего национального характера. И эта естественная, ненаигранная русскость, делала его образ простым и понятным для современников.
Впрочем, иногда просматривались и лучшие. Ельцин был жесток, но отходчив. Что наглядно подтверждает его отношение к уцелевшим защитникам Верховного Совета после того. Все они через несколько месяцев оказались на свободе, получив амнистию. И руководители, и рядовые участники. Вы можете себе представить ситуацию, при которой один личный враг Путина вдруг бы избрался губернатором, как Руцкой, а другой личный враг стал бы заведующим кафедрой в престижном московском вузе, как Хасбулатов? Да “герр подполковник” сгноил бы в лагерях не то, что людей, дерзнувших выступить против его воли, даже собак, обитающих возле прилегающего к Белому Дому стадиона “Асмарал”, даже воробьёв, прыгающих на брусчатке Горбатого моста, СОБРу перестрелять приказал бы!
Ельцин был искренен. Да, подл, но и искренен вместе с тем. Он не нацеплял на себя маски, кроме, разве что, маски “борца с привилегиями”. Но и та слетела очень быстро, обнажив мерзостную суть ельцинизма в золотых переливах Барвихи.
Ельцин говорил американцам на приёме в Кремле прямо и без тени лукавства: “Империи больше не будет. Никогда”! И делал всё, чтобы её действительно больше никогда не было. Выводил российскую армию из Восточной Европы, дирижируя оркестром на 9 мая и пьяно глумясь над Великой Победой, многократно предавал эту армию в Чечне, радостно принимал “парад суверенитетов”. Они, довольные, маршировали по Красной площади в своих папахах, тюбетейках, халатах, а он одобрительно махал им рукой с трибуны Мавзолея: “Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить”!
С его одобрения многие и многие телемерзавцы вытаптывали Россию, уничтожали самую её душу, глумясь над всем, что создавали и во что верили тысячи поколений русских людей. Даже над самим словом “русский” издевались, выжигая его калёным железом. Это при Ельцине сразу после роковых дней 3—4 октября 1993 года “Московский комсомолец” выходил с шапкой: “Россия — родина козлов”! Зато теперь эти самые козлы громко блеют из Кремля о патриотизме и национальных интересах.
В Ельцине было чувство собственного достоинства. Он мог послать в Приштину, в сердце Косова, российских десантников, наплевав на возмущённые крики мирового сообщества. Он мог пригрозить Америке “дать сдачи” по-мужицки сиплым, полупьяным голосом, хрястнув при этом кулаком по столу.
Никто на Западе не смел унижать его открыто. Никто не называл его “вошью” на страницах влиятельнейших американских газет, и никакой Клинтон при журналистах не окрестил бы его чем-нибудь вроде “Пути-пута”. И не только потому, что Ельцин заранее давал Западу то, чего он ещё даже и не просил. Ельцин ассоциировался в сознании западных политиков с осколком Красной Атлантиды, почти прирученным, почти что своим, но осколком острым, который может и взбрыкнуть, и поцарапать больно.
Я вполне допускаю, что Ельцин искренне поверил в свою историческую миссию — миссию могильщика исторической России. Возможно, он даже поверил в демократию западного образца. По крайней мере, такие её элементы, как относительно свободные выборы и неподконтрольные власти СМИ в эпоху его правления существовали.
Эпоха Ельцина — это эпоха чудовищных преступлений и, одновременно, эпоха розовых, наивных надежд и мечтаний. Эпоха низости и пора искренности. В эту эпоху можно было открыто, не стесняясь, проповедовать свою идеологию, не боясь, что её украдут, перекроят и испоганят власть предержащие. Тогда было всё и всем понятно: кто друг и кто враг. В этом все были честны. И оппозиция, и власть. Враг ненавидел нас открыто, он не улыбался фальшиво и не прикидывался другом. Он плевался при слове “русский” и говорил, что он — гражданин мира. Он называл всех, кто взывал к патриотизму, “красно—коричневой сволочью”, недобитыми комунягами и фашистами.
При Ельцине наживали свои капиталы нынешние хозяева страны: все эти Миллеры, Дерипаски, Потанины, Абрамовичи. Олигархи наживали состояния на крови, лжи, насилии, низости. Они были мародёрами, целой ордой мародёров, набросившихся на труп богатыря. Их пальцы судорожно сжимались, стремясь зацепить, урвать как можно больше, их руки тряслись от алчности, а в глазах светилась нечеловеческая подлость. Эпоха первоначального накопления капитала не может быть праведной и справедливой по определению — роскошь одних всегда зиждется на смертях и страданиях тысяч других. И “чекист” Путин вертелся тут же, возле их ног, тянул шустрые ручонки, отщипывая свои дольки от кромсаемого Собчаком Петербурга.
Великий русский мыслитель Александр Зиновьев сравнил сталинскую эпоху в жизни страны с эпохой юности — юности рождённого революцией советского государства. “Сталин — нашей юности полёт” — так называлась его книга о Сталине, принесшая автору мировую известность. Многие тогда на Западе усмотрели в ней оправдание, чуть ли не апологетику сталинизма. Но Зиновьев защищал отнюдь не сталинизм. Он до конца жизни оставался антисталинистом и защищать его не мог по определению. Он защищал истину о Сталине и его эпохе. И это было своевременно и справедливо на фоне гнусного и разнузданного охаивания советской власти и, особенно, сталинского периода.
Если проводить аналогии, то современная постсоветская Россия родилась в 1985-м, гнусаво запищала о перестройке голосом урода-ребёнка с дефективным родимым пятном на лбу. Ребёнка, порождённого тяжким грехом человеческого ничтожества, скудоумия, национального предательства и распада империи. Эпоха Ельцина — это эпоха юности данного организма-урода. Юности присущ максимализм, жестокость, необузданность. Всё это мы имели при Ельцине в избытке. Но ещё юности присущи и искренность, и мечты, и надежды. Всё это проходит с возрастом. Поэтому мы вряд ли увидим когда-нибудь в будущем что-либо подобное. Юность неповторима, и организм переживает её лишь раз. И сколько бы говорящие головы на ОРТ не доказывали, что эпоха Путина есть прямая противоположность эпохе Ельцина, любому вменяемому человеку ясно, что путинизм — прямое порождение ельцинизма, его перевоплощение. Всё современное российское общество вышло из ельцинской эпохи. Цепочка “Горбачёв — Ельцин — Путин” есть неразрывное целое.
Общество взрослело с самого начала нулевых годов. Урод-ребёнок, жестокий, но временами искренний юноша окончательно превратился в подлого, расчётливо и холодно жестокого субъекта с размытыми, блеклыми чертами лица и лицемерной улыбочкой мелкого клерка. Этот клерк никогда не напьётся за границей, не облапает на глазах журналистов и политиков шведскую принцессу, не заснёт в самолёте при прилёте в Ирландию. Он слишком взрослый, слишком рациональный для этого. Он будет сдержанно всем улыбаться, сдержанно поигрывать желваками, сдержанно отдавать приказы о жестоком подавлении любых народных выступлений, и даже сдержанно при этом сжимать кулачки. И завершать свою историческую миссию по допиливанию России будет всё так же — сдержанно. И только алчность его от льющихся рекой нефтедолларов будет безудержной, и мысли о росте личного банковского счёта превратятся в неудержимых скакунов.
Путин, в отличие от Ельцина, лицемерен и фальшив насквозь. Это только он может додуматься до того, чтобы на словах с пеной у рта бороться с наследием “страшных 90-х”, а на деле произносить прочувственные речи и объявлять всероссийский траур по тому, кто это наследство оставил. Неужели все эти непрошибаемые и твердолобые государственники-патриоты не чувствуют фальши, не видят “разрыв между словом и делом”? Да даже в этом эпизоде он просто зияет!
Ельцин навсегда останется в истории России вечным Каином. И встанет в один ряд со своими предшественниками — с Лжедмитрием, с самозванцами из Семибоярщиной, с молочным братом Горбачёвым, ибо растила и вскармливала их одна мать — позднесоветская номенклатура. И прильнут к его ногам каины помельче — князь Курбский, Бирон, генералы Стессель и Власов. И даже последователь, отправившийся на тот свет раньше крёстного отца, — генерал Лебедь забасит радостно своим командирским голосом.
Он ещё при жизни занял место в этой “достойной” компании. Причём, место центральное, наиглавнейшее. И он останется там, с ними. Навеки. Затмить его деяния может лишь новый Каин — нынешний хозяин Кремля. И, чувствую, во многом он переплюнет своего предшественника.
