От редакции. «Классический» русский рок доперестроечного времени не пережил крушения империи. К моменту окончательного «торжества демократии» тем людям, которые искали политической и культурной альтернативы сменившему свои знамена, но сохранившему свои позиции истеблишменту, нужно было находить новый язык протеста и новый стиль самовыражения.
И этот язык был вскоре найден.
На идеях национального возрождения (в особенности в резкой, боевой форме европейской «новой правой») казалось, всегда будет покоиться печать отверженности. И ни у кого в начале 1990-х не вызывало ни малейшего сомнения, что сторонники этих идей, публично высказывающие им поддержку, в «приличном обществе» никогда не получат признания. По этой причине те, кто стал воссоздавать контркультуру после краха империи, могли без опасений обращаться к мифам, фигурам и концептам европейского национал-радикализма в самых разных его разновидностях и вариациях — ибо от спокойного и конформного существования в кругу «довольных и сытых» они навсегда были защищены стеной неизменно либерального общественного мнения...
О том парадоксальном повороте — от жажды демократических «перемен» к требованию «национального реванша», — который пережила русская контркультура в начале 1990-х, мы решили поговорить с одним из ее творцов, музыкантом группы «ДК», редактором журналов «Русский рок» и «АТАКА» Сергеем Жариковым.
***
— В адрес участников русского рока начала 1980-х часто звучат упреки в участии в государственной катастрофе 1980-90-х. Как Вы считаете, справедливы ли эти обвинения?
— Здесь надо сразу же разобраться с терминами и избегать стереотипов. «Свой рок» в СССР сформировался к середине 1960-х в виде массового «бит-движения». Это официальное название. Эту приставку — «бит» — новому поколению музыкантов дали «старшие», игравшие джаз, «лабухи-дудари», с намеком, конечно же, на фразу журналиста Херба Кейна из San Francisco Chronicle, которую он произнес и опубликовал в 1958 году: «Битники находятся за пределами этого мира, как спутник (sputnik)». А потом появились Керуак и Гинсберг с крылатой фразой первого — «This is a beat generation». То есть, название на грани приличия и — может, поэтому, а может, по каким другим причинам, сама молодежь свою субкультуру называла по-другому — «роком». От себя могу добавить, что обожавшие джаз «стиляги» (твистуны-сёрфисты) тоже считались «битниками», а это, для правоверных «битломанов», извините, совсем другой компот, и отмежевание было просто необходимо. Короче, в начале 1960-х и СССР появилась своя, «советская» рок-музыка, а в Москве, в 1967 году уже был открыт первый официальный рок-клуб «КМ». Апофеозом советского рока стал легендарный Ереванский рок-фестиваль, который проводился ежегодно в Ереванском дворце спорта (!) с 1968 по 1972 годы.
Хочу подчеркнуть, что наша молодежь никого «не догоняла», и все у нас появлялось примерно в одно и то же время с Западом. И это естественно: русская культура — культура европейская.
Уже в начале 1970-х стало заметно, как рок-культура (как мажоритарная, массовая субкультура) начала сдавать свои позиции. Распад «Битлз» продемонстрировал ограниченность внутреннего ресурса рока, и туда хлынули так называемые «профессионалы», то есть буквально: «говорящие на языке большой культуры». А субкультура, по определению, не может говорить на «общекультурном» языке! Таким образом, до распада СССР оставалось аж целых 20 лет! Целое поколение, получается. Так что, обвинение «в соучастии в преступлении» явно не по адресу…
Что же было дальше? А дальше — очередная контркультурная реакция уже нового поколения молодежи на этот «профессиональный» и, как им казалось, фальшивый пафос. Ко второй половине 1970-х появились панки и сформировалась так называемая «Новая Волна» актуальной молодежной музыки, которая с классическим роком, конечно же, мало имела общего. Это надо понять раз и навсегда: по отношению к «New Wave» слово «рок» можно использовать лишь как псевдоним. Но в СССР и эта субкультура сформировалась в резонансе со всем миром. И здесь русские никого не «догоняли»! А в некоторых стилевых сегментах «новой музыки» русские даже опередили т.н. Запад! Об этом много писали, повторяться не буду. Если сравнить Кафку с появившимся гораздо раньше Леонидом Андреевым, я думаю, будет понятно, о чем идет речь.
Но и эта диковинная «волна» растеряла весь свой драйв уже к концу 1980-х… «New Wave» по отношению к року — это то же самое, что романы Сорокина по отношению к Советскому Производственному роману. В 80-е весь гуманизм и пацифизм рока был доведен «ньювейверами» до конца: носителями «новой волны», в основном, были оставшиеся, не охваченные цивилизацией маргиналы — секс-меньшинства, психопаты и перверты различных мастей, требующие институциализации своих «слабостей». Чего они, собственно, к концу 1980-х и добились. И драйв иссяк…
Вот тут-то и возникает интересный момент! Если внимательно проанализировать, например, окружение Ельцина на предмет перверсии, то результаты могут шокировать даже вполне спокойного человека! «Реформаторское» движение в стране было очень разнообразно и многолико, и стране, конечно же, как воздух нужна была тотальная модернизация Системы. Но… оказалось, что самой сплоченной и организованной была т.н. «голубая партия». Очень хороший образ привел в одной из своих статей покойный Иван Соколовский. «Обратите, внимание, — написал он, — как сценический имидж, если не сказать «художническое кредо», Бориса Моисеева схож с образами героев так называемого «русского рока» 80-х!».
Конечно же, СССР развалился по другим причинам. Классический системный кризис, обострившийся из-за катастрофического падения мировых цен на нефть. Но самой главной причиной краха, на мой взгляд, стала неспособность системы к самоорганизации, к самовосполнению, к самообновлению системных элементов. Глупо уповать на номенклатурную «вертикаль», когда мир строит сети…
Поэтому, на все претензии к русским музыкантам 80-х можно ответить так: они действовали по принципу «Падающего — подтолкни». Озвучивали, но не создавали (!) очевидное. И, тем не менее, строго говоря, к року непосредственно, опять же, это не имеет никакого отношения. Рок был глубоко закопан панком за 15 лет «до революции». В целом же, «New Wave» стала сердцем т.н. «попсы».
— В какой мере эстетические расхождения, скажем, московской и питерской школ «русского рока» отражали идейные противоречия участников рок-движения?
— Все конфликты «отцов и детей» построены на умении последних выстроить и достаточно ясно сформулировать собственный контркультурный дискурс. То есть, по сути, каждое поколение молодежи вытаскивает и держит над головами свою собственную контркультурную хоругвь, общий мессидж, который всегда один и тот же: «Мы — другие». В качестве материала хоругви может использоваться что угодно, — и музыка, ведь, тоже, не всегда актуализировалась… (Надо еще слух, ха-ха, иметь). Фундаментом той или иной контркультуры, могли быть — как поэзия, так и кино, так и умение быть демонстративно респектабельным, каким, например, обладали американские плейбои конца 1940-х. Особенностью же отечественных субкультур (в частности, молодежной контркультуры) является их трэшевый характер. Это — отдельная большая тема, мы ее опустим.
Как «питерский рок», так и «московский рок» 80-х, как я уже говорил, роком называть нельзя. Питерская молодежная контркультура 80-х была однозначно трэшевая и представляла собой секонд хенд шестидесятников. Любопытно, что ленинградцы, за редкими исключениями, стеснялись трэша. Когда ленинградцы анализируют «рок», они говорят только о текстах, музыки для них, как будто, не существует вообще. Их артефакты вполне вписывались в общие стилевые рамки мировой «волны» 1980-х, и это, действительно, было современно и актуально, но… в режиме, так сказать, «видео», который функционировал благодаря таким замечательным ленинградским художникам, как Котельников, Миллер, Новиков, Африка и т.д. Ленинградцы — это экстраверты чистой воды, апеллирующие к самой широкой публике. Хорошей иллюстрацией в этому будет взаимный и от того не менее красноречивый интерес друг к другу Б.Гребенщикова и чисто конкретно «попсового» Д.Боуи, например. Не случайна и другая история — про то, как москвич Кинчев поднял на уши весь Ленинград, тогда как в Москве он собирал — до прихода в «Алису» — несколько десятков человек… Кредо Ленинградцев — даёшь современный модный попс!
В Москве же процветал концептуализм, и столичный снобизм не мог переварить, например, цоевские перлы про «наши сердца, которые ждут перемен» в качестве серьёзной духовной пищи. Для москвича Кремль — это очень близко, слова «ложь» и «власть» были синонимами, поэтому москвичей можно, иронически конечно, назвать людьми «с подмоченной вербальностью». Москвичей больше интересовали звук, новые музыкальные идеи. Музыка московских групп более интровертивна, хотя московская контркультура 80-х была такой же трэшевой, как и Питере, с той лишь разницей, что она была не просто трэшевой, а трэшевой принципиально! Это была особая эстетика «отказа», ухода во внутреннюю эмиграцию, — недаром одна из московских групп так и называлась «Вежливый отказ». В Москве никто не верил ни в какие «перемены», никто не апеллировал к власти, все были заняты собой и устройством своего «звукового мира»: все, что было связано с Властью и Кремлем, казалось просто комичным… А кто считался серьезным? — это те, кто не мог попасть под подозрение в некомпетентности: Брайан Ино (с ним работали «Звуки Му»), Роберт Фрипп (Сучилин), Питер Гэбриэл (Инна Желанная), Пьер Булёз (Орлов, Трефан)… Великие герои, уже ушедшие, кстати, из классического рока, и вряд ли ассоциировавшиеся с «новой волной». И любили москвичи в Питере только «родное» — Курехина, «Джунгли», «Сезон дождей»… Кредо Москвичей — даёшь настоящую альтернативу!
Это, немного искусственное, противостояние двух городов было очень полезным для обеих сторон. Но именно «питерская школа» отформатировала попсу 1990-х, подтвердив старый тезис о том, что историю делают поэты, а не музыканты. Но именно московская школа выдала такое количество ценных артефактов, которые надолго переживут все эти вчерашние и сегодняшние наивные, но горячие дискуссии…
— Чем «русские хиппи» и «русские панки» отличались от своих западно-европейских и американских собратьев?
— По началу, в главном, ничем они, конечно, не отличались, да и появились они везде в одно и то же время. Но! Их трансформация очень любопытна. Хиппи пустили здесь очень глубокие корни, их философия нашла себе опору в лице позднего Толстого. Более того, идеи «русского национального возрождения» стали прорастать именно в этой среде. Не надо забывать, что классический рок — это именно их музыка! Тем не менее, «хиппизм» сегодня явно пошел на убыль. Это драйв «Аквариума».
С панком, дело обстоит, как раз наоборот. В конце 70-х — начале 80-х панком увлекались единицы. Но на сегодняшний день панк превратился в самое мощное контркультурное движение! Идеологически панки крайне беспомощны, весь их «экстремизм» замешан на паре «трах-бухло» или еще более глупой паре «фашизм-антифашизм», но их драйв может реально «цеплять». А это сегодня — настоящая редкость.
Тем не менее, — и панк, и хиппи, — это, на сегодняшний день, миноритарные, «клубные» субкультуры, хотя имеющие, — как впрочем, и все субкультуры, — сетевую структуру, а потому выживающие несмотря ни на что.
— Когда, по Вашему мнению, начала проявляться национально-консервативная волна в рок-движении? Сохраняется ли она до сих пор и кто является в настоящее время ее выразителем?
— Во второй половине 1980-х мне собственно и пришла в голову идея именно русского рока. Восьмидесятники все чаще стали копировать сами себя, все стало уже ясно, и для нового контркультурного дискурса необходимо было нащупать более свежую «область стрёма». Тогда, кстати, никто не говорил «русский рок», это не приветствовалось. Говорили именно «Советский Рок», который, на самом деле, уже к 1986–87 гг. растерял весь свой былой драйв. Плюс существовали эти, если кто помнит, забавные филармонические клоуны — «Динамики», «Карнавалы» и пр.
Я опубликовал в «Сдвиге» статью «Рок-н-ролл на Руси», а потом еще пару на ту же тему в «Молодой гвардии», одна из которых называлась «Обретение Имени», где я играл со словом «рок», типа «судьба» и т.д. Все это было немного наивно, согласен, но драйв в этих статьях, по-моему, все-таки, был. Интересно, что и тогда Главлит не пропустил этот номер «Сдвига», в достаточно жесткой форме потребовав уничтожения тиража! Это был просто класс! Но в московской рок-лаборатории сидели тогда не очень далекие, тёмные люди, и они реально «испужались», вместо того, чтобы пиариться до победного конца. Еще раз хочу повторить тем, кто забыл: это мы сейчас спокойно говорим везде «русский», а тогда это воспрещалось на полном серьезе. Валера Ярушин из «Ариэля» в своей книге цитирует даже какое-то постановление Черненко от 1984 года, требующее ограничения спользования в прессе слова «русский». А знаете, что напрягло Главлит? Фраза — «В г. Сергиев Посад (бывш. Загорск)»!!! Специально заказали тогда в типографии вкладыш, где было написано: «Замеченная опечатка. Вместо «В г. Сергиев Посад (бывш. Загорск)» читать: «В г. Загорск (бывш. Сергиев Посад)». Ну не прикол?!
Я был просто одержим идеей Русского рока, который противопоставлял всей этой педерастической советской «новой волне». Много общался с разными музыкантами, но больше всего с Димой Ревякиным, Иваном Соколовским, Сергеем Курехиным, Костей Кинчевым, Лешей Вишней, чуть позже — с Ромой Неумоевым и Игорем Летовым, старший брат которого, Сергей был в составе ДК. А с Башлачевым я встречался регулярно, он каждый раз привозил на показ свои новые песни. Да, это я его грузил «Россией» и придумал для него «Третью столицу». А потом кто-то из моих доброжелателей подкинул альбом ДК «Пожар в Мавзолее» Игорю Талькову, работавшему тогда у Тухманова. (У Тухманова мы постоянно брали его знаменитый четырехдорожечный Sony, на который и был записан, говорят, супербестселлер «По волнам моей памяти», а также добрая половина подпольного московского рока! Перед отъездом Тухманова в Германию мы этот маг выкупили.)
После 1991 года дышать стало намного легче. Все стало вдруг «русским». После 1991 года вещи можно было называть своими именами. Разрешили. С Володей Марочкиным при поддержке «Ночных Волков» мы стали издавать журнал «Русский Рок». Но вот, что хочу сказать: я бы не назвал этот проект «национально-консервативным», скорее он был «национал-радикальным». И чем больше разрабатывалась «концепция», тем дальше становилось ясно: в рамках старого дискурса находиться больше невозможно. Среди музыкантов, за редкими исключениями, проект не резонировал, увы, в 1990-е все хотели просто «попсовать» — ведь разрешили все «слабости», и можно было срубить бабла на былой славе — что в этом плохого? Но для себя я уже четко понял: пора выходить как за рамки «рока» (как его ни понимай), так и за рамки музыки вообще! «Область стрёма» нуждалась в еще более ясном дискурсе, и «русский рок» потребовал срочного «апгрейда»! И я стал издавать журнал «АТАКА», на базе которого я пытался выступить с национальным, доселе невиданным, контркультурным Текстом. Напомню, что московские мозги не оппонируют, они строят Альтернативу: журнал «АТАКА» издавался как приложение к журналу «Русский Рок». Музыканты любили и уважали этот журнал, но… считали его продолжением проекта ДК. Потом журнал АТАКА вошел в обойму «Европейской Синергии», пользовался большим успехом у спецслужб (не только российских!) и существовал, в основном, за счет подписчиков, а ими были, помимо «узлов» Синергетической Сети, университеты в США, Израиле, штаб-квартира НАТО, редакции журналов подобной направленности (коллеги, так сказать) и т.д. Потом здесь против меня запустили интригу, оказалось, что чиновников напрягал именно контркультурный (что вполне естественно!) вектор издания, ну и т.д. То есть все как обычно. Дураков в стране всегда хватало.
Что в результате? НИЧЕГО! Люди, которые подсоединились к узлу с меткой «атака», от музыки оказались очень и очень далекими… А новое поколение, в 1990-х поднимало уже свою «электронную» хоругвь, и все наши песнюшки назвала «говнороком». Им, наверное, виднее… Действительно, 1990-е, в первую очередь, — техно и, в различных вариантах, «техно и кислотные», музон для тела. Да, наверное, в «нашей» музыке — для поколения 1990-х — было слишком мало синусоид… В формате мр3 ничего уже не стало слышно.
— Оказало ли участие в русском рок-движении 1970-80-ых годов влияние на Вашу политическую активность 1990-х?
— Не было никакой активности. Гебисты мне предложили сделку, на которую я согласился просто за отсутствием выбора: они отчитываются перед Партией, что профилактическая работа проведена, и «антисоветской группы ДК» больше не существует (у меня появились сплошь и рядом какие-то новые друзья, и я как-то вдруг оказался в этой тусовке вокруг тогдашнего Верховного Совета) и статью 190-1, которую их заставили на меня завести, они закрывают «за отсутствием события». В общем, что-что, а проводить «активные мероприятия» они умеют. В общем, «группы ДК быть не должно?» — Ну и не надо! Назовем ее как-нибудь по-другому…
У Жириновского мне и пригодился опыт «рок-музыканта». Я был его имиджмейкером. В одном из номеров тогдашнего журнала «Коммерсант-власть» я подробно описывал наши методы. Статья называлась «С интеллигенцией мы никогда не считались». Наверное, впервые в истории страны мы раскручивали политика методами «шоу-бизнеса». Да, эта «ночь длинных ножей для демократов» в декабре 1993-го — на моей совести. Жириновский получил тогда столько депутатских мест, что у него не было такого количества партийцев, чтобы заполнить их! Депутатские мандаты тогда получили уборщицы, шоферы и все родственники вождя…
Помню, спецура меня тогда отловила и поставила ультиматум: «Ты чего охренел? Жириновский ведь президентом может стать! Ты о стране подумал?! Ты чё обалдел, он же ненормальный! Сам его раскрутил — сам его и обратно теперь закручивай!». Я им в ответ: «Я вам какие-то обязательства давал? Я деньги у вас брал? Нет? До свидания». В общем, все по-понятиям, убивать они меня не стали… Но я все, конечно, понял и не долго думая, свалил оттуда, где более или менее приличными людьми были несколько «яблочников» и несколько «капеерефовцев». Когда эти депутататы принимают какие-то «законы», всегда хочется сказать: «Врачу — излечись сам». Самые грязные и отпетые панки — святые по сравнению с обитателями этой помойной Думы…
— Существует мнение, что рок как протестное политическое движение возродится лишь в случае возвращения тоталитаризма. Согласны ли Вы с этим утверждением?
— Рок никогда не возродится. Рок умер безвозвратно. То, что сейчас существует под данным псевдонимом, это обыкновенная ностальгия клубного масштаба. Или маркетинговый ход современного шоу-бизнеса. Субкультуры, как правило, не возрождаются. Еще, очень важное замечание: рок, причем что его вторая панк-волна, что клубный «нео-рок» более позднего времени — это все субкультуры не очень, мягко говоря, свободных людей. Условно говоря, «взрослые» манифестируют конвенциональную культуру. Их дети конструируют свой контркультурный дискурс, чтобы показать «взрослым», что они — «другие». Это закон «отцов и детей».
Однако нельзя не заметить, что новые поколения обладают большей свободой, чем предыдущие, а потому язык их мессиджа должен быть более ясным и более простым, это очевидно. Язык «старых» субкультур становится слишком сложен и слишком невнятен для них. Грубо говоря, свободному человеку не нужны — ни рок, ни панк, ни новая-новая и еще раз новая волна. От субкультур остаются лишь артефакты, которые мы как раз и называем — «наследием», «классикой», «нашим все» и т.п. «Тоталитаризм» обладает очень жестким языком, его культура псевдоконвенциональна. А это значит, что любая контркультура по отношению к тоталитарной будет необыкновенно мощной по драйву. А что может быть мощным по драйву и простейшим по языку? — Прямое действие.
Те, кто мечтает до предела зажать гайки и думает, что их оппонентами будут закомплексованные «русские рокеры» старого разлива, глубоко и опасно заблуждаются. Увы, никакого рока больше не будет. Мир все больше обретает сетевую структуру и, выражаясь фигурально, перенапряжение сети в одном локальном месте чревато обыкновенным разрывом, и тогда нашим тотализаторам с «узловыми амбициями» придется уже расстаться навсегда…
