Как мы знаем, Великая городская революция, породившая свободу, сама, в конечном счете, потерпела поражение.
В конце концов, города были либо разгромлены королевской властью, либо разложились изнутри, превратившись в обычные плутократии.
На несколько столетий в Западной Европе воцарился абсолютизм. Казалось, дело свободы проиграно. Позднесредневековые города оказались таким же эфемерным и недолговечным образованием, как и древнегреческие полисы.
Однако дух свободы продолжал действовать. Следующей волной освободительного движения в Европе стала Реформация.
В отличие от городской революции, реформация не создала политических институтов свободы. Но она оказалась идейным ферментом свободы. От Уиклифа и гуситов, вплоть до анабаптизма и лютеранства, укреплялась идея достоинства человека, в конце концов, кристаллизовавшаяся в протестантский догмат о всеобщем священстве верующих.
Поэтому и дальнейшее развитие свободы оказалось связано с протестантскими странами. Именно там возникли относительно независимо друг от друга три важнейших социальных института, принявших эстафету свободы от позднесредневековых городов.
Эти три института — национальное государство, гражданское общество и современная наука.
Национальное государство, как и многие другие великие социальные изобретения, возникло постепенно и почти незаметно. Возникло оно в странах Северной Европы — в Англии, Голландии и в скандинавских странах, то есть в протестантских государствах, имеющих также исторический опыт викингства.
Возникло оно поначалу не как идея национальной солидарности, а как феномен просвещенной власти.Постепенно в среде правящей английской аристократии стало распространяться понимание того, что вести постоянную войну с собственным народом для того, чтобы удерживать его под своей абсолютной властью, не так уж выгодно.
Постепенно выкристаллизовались основные черты этой новой политики. Лидеров контрэлит стали постепенно интегрировать в правящую элиту. Талантливых молодых людей из простонародья постепенно поднимали в состав правящих слоев. И, самое главное, с простонародьем стали разговаривать вежливо, отбросив брутально-хамские манеры правителей Старого Порядка.
Таким образом, через интеграцию элит, создание каналов вертикальной мобильности и выращивание новой лояльности низов, произошла консолидация общества на новых началах.
В конце концов, эти процессы привели к созданию развитых политических институтов Нового Порядка — рациональной бюрократии как механизма «надклассового» и «профессионального» управления, парламента как механизма согласования противоборствующих интересов и университета как механизма отбора новых кандидатов в правящие элиты, не посягающего на привилегии действующих элит.
Результатом этой новой политики явилось то, что плюрализм обществ Нового Порядка стал управляемым.
Благодаря этому плюрализм стал самовоспроизводящимся. Лежащая в основе Свободы Смута стала самоподдерживающейся и самообновляющейся.
Сочетание этого рефлексивного и управляемого плюрализма с новой консолидацией общества образовала, в конце концов, то, что сегодня мы называем национальным государством.
Постепенно формировались представления о единстве правителей и народа и об обязанности правителей защищать свой народ и заботиться о нем.
Разумеется, свободы в этих новых обществах было гораздо меньше, чем в средневековых городах.
Это касается и прав большинства, которые были гораздо слабее прав средневековых горожан и привилегий правящего класса, которые были гораздо обширней привилегий средневековых городских верхов. Да и вообще вся эта система, по сравнению со средневековым городом, была насквозь лицемерной и манипулятивной.
Однако эти явственные пороки новой системы во многом компенсировались тем, что распространялись на все общество в целом. Недаром же говорят, что лицемерие — это плата, которую порок платит добродетели. И я думаю, что возникновение национальных государств — это тот редкий случай, когда Гегель со своим «прогрессом в сознании свободы» действительно прав.
В отличие от национального государства, место и время зарождения современного гражданского общества хорошо известно. Это Новая Англия XVII века.
Вся эта история прекрасно описана нашим соотечественником Дмитрием Фурманом. Так случилось, что в протестантских колониях Новой Англии собрались вместе представители десятка разных пуританских сект.
Это были те еще отморозки. Взгляды их были дики, а нравы жестоки. Но сект было много. И они были сосредоточены на сравнительно небольшой территории во враждебном индейском окружении. И чтобы не перебить друг друга, они вынуждены были проявлять определенную терпимость.
В конце концов, за несколько десятилетий совместной жизни сформировалось весьма своеобразное общественное устройство, которое я бы назвал «апартеидом с рыночным обменом между бантустанами».
В этом обществе действовало целых три слоя ценностей.
На первом уровне находились специфические религиозные ценности каждой из сект.
На втором — общие ценности выживания во враждебном окружении.
На третьем — ценности и нормы коммуникации между непримиримыми в религиозном отношении общинами, желающими выжить.
Понятно, что, в конечном счете, ценности коммуникации из надстроечных стали базовыми. И эта схема стала образцом для будущих демократических государств.
Третий базовый институт свободы, современная наука, тоже имеет протестантские корни.
Институциональная основа современной науки — научные общества, академии наук и университеты с математическими и естественнонаучными факультетами, научная переписка и научные конференции созданы протестантской сектой Моравских Братьев.
После разгрома реформации в Чехии Моравские Братья приняли решение использовать систему образования для формирования умов будущих поколений. Расселившись по всей Европе, они заложили фундамент здания европейской науки.
Возникнув как довольно узкое элитарное движение, наука, все более широко распространяясь в европейском обществе, заражала его своими ценностями.
Эти ценности достаточно парадоксальны. Культивирование компетентности, доказательности и опытно-экспериментального исследования должно порождать достаточно замкнутое и элитарное сообщество. Однако эти же базовые ценности предполагают также публичность, гласность, равенство прав всех допущенных к обсуждению и рациональную доказательность аргументации вместе с апелляцией к общезначимому опыту.
И эти ценности, по мере распространения университетского образования, оказывались вполне переносимыми в другие сферы человеческой жизни, и, подобно ценностям гражданского общества, послужили образцом для будущих европейских демократических государств.
Все эти три института вместе с сопутствующими им ценностями — национальное государство, гражданское общество и европейская наука, в плане реальности скорее живы, чем мертвы. Однако еще более важно их значение в плане идеальном. Когда-то Эрик Соловьев очень точно сказал — некоторые идеи возникают во времени. Но, благодаря своему исключительному значению для человечества, становятся неотменяемыми и, в этом смысле, вечными.
Думаю, что это в полной мере относится к предмету нашего сегодняшнего разговора.
