Публицист Виталий Иванов опубликовал в сетевой газете «Взгляд» колонку под названием «Напрасное ожидание».
Произведение удивительное, чтобы не сказать изумительное, — сокровище для будущего политолога, пытающегося понять, отчего в сравнительно благополучное время в России было так противно.
Проханова называли когда-то «соловьем генштаба» — Иванова кремлевским соловьем не назовешь никак: он и не стремится к сладкозвучию. Есть такая птица, делающая «каррр» во все воронье горло; на этот раз она каркнула с такой силой, что, кажется, судьба сыра ее уже не заботит. Ей важно подтвердить, что она так ничего и не поняла. Ну так кто бы надеялся?!
Иванов выделяется на фоне прочих лоялистов поразительной наглостью тона — собственно, в этой наглости и состоит его главный талант. Есть еще хорошее полублатное слово «бычка», точно определяющее дискурс целого направления в кремлевской публицистике. В тезисах Иванова, Данилина и их единомышленников нет ничего специфически нового — специфичен тон, в котором их озвучивают. Этот тон, мгновенно срывающийся на визг, давно спародирован Владимиром Сорокиным: на фоне совершенно нейтральных, штампованных пассажей о красотах родной природы вдруг возникает надрывно-агрессивное «Ты ездил в Бобруйск?! В Бобруйск, сука, ездил?!» Такими бобруйсками публицистика Иванова всегда была переполнена, — новизна момента в том, что сегодня остались уже только они, без какого-либо идеологического содержания. Эта истерика происходит на ровном месте, с фантастическим самоподзаводом, — и, право, трудно понять, кому и что хочет доказать наш герой.
Информационный повод к очередному «карр» совершенно ничтожен: кому-то якобы показалось, что Медведев несет с собою идеологическую (не политическую, конечно) оттепель.
Насколько я помню, это безосновательное предположение было высказано лишь в статье давно уехавшего из России публициста Ильи Мильштейна на «Гранях. Ру» и не подкреплялось решительно никакой аргументацией, кроме ни на чем не основанных надежд. Но статья Мильштейна появилась в двадцатых числах декабря, а Иванова прорвало полтора месяца спустя. То ли он в эти полтора месяца приходил в себя от внезапного удара (поговаривали, что в случае выдвижения другого преемника кремлевский публицист получит высокий пост в его штабе), то ли, напротив, бурно радовался, что историческая преемственность сохранена. Никаких других внешних поводов для этой странной публикации у Иванова, думается, нет.
Внюхаемся.
«В общем, тот, кто осмеливается рассуждать о начавшейся или грядущей «оттепели», может и должен быть аттестован как идиот. Независимо от того, действительно ли он считает Путина «новым Сталиным» или ему просто понравилось словечко, некогда вброшенное Ильей Эренбургом (его повесть «Оттепель» вышла в 1954 году)».
Это даже не Иванов, к какому мы успели привыкнуть, — это некая квинтэссенция Иванова, фантастическое сгущение уличной лексики, давно и полноправно проникшей в политическое поле. «Осмеливается рассуждать» — ахти, как припечатано! Да как они смеют, негодники. Монопольное право рассуждать имеет здесь только тот, кого уполномочили. «Может и должен быть аттестован как идиот» — восхитительный залп в пустоту, особенно если учесть, что Иванов не приводит ни единой ссылки или цитаты. Единственная поправка касается слова «аттестован». Все-таки оно тово… недостаточно сильно. Может и должен быть арестован как идиот — вот это я понимаю!
Остается выяснить, кто, собственно, может и должен.
Никаких иллюзий насчет Дмитрия Медведева у отечественных либералов нет и сроду не было — все иллюзии подобного толка, приятны Иванову такие аналогии или нет, закончились после «бериевской оттепели» 1938 года. Все в России (и почти все за ее пределами) отлично понимают, что смена кремлевской команды — с почти неизбежным увольнением нескольких одиозных персонажей — не означает смены приоритетов и тем более смены эпохи.
Эта эпоха у нас еще надолго, и она будет сгущаться, потому что такова историческая логика, против нее же не попрешь.
Надежда на терпение народное в этом смысле плоха: оно у нас лопается только тогда, когда слабеет государственный гнет, а в эпохи беспредела остается практически беспредельным.
Дмитрий Медведев пришел из «Газпрома», это не самая либеральная корпорация, и предполагать, что Владимир Путин лично назначил бы преемником человека, способного на разворот курса, значило бы сильно недооценивать действующего президента.
Более того — Медведев во многих отношениях явно жестче Путина: ему придется доказывать право на народную любовь, достающуюся покамет авансом, и ради подтверждения своей дееспособности и воли он наверняка предпримет несколько резких шагов, которые еще заставят даже либералов плакать по Владимиру Владимировичу.
Путина воспринимали как анти-Ельцина, и в этом смысле кредит всенародного доверия был у него изначально: очень уж негативен был фон, на котором появился преемник-2000. Медведев, напротив, возникает на фоне триумфального Путина, и ему потребуется очень сильно выступить в первые же месяцы, чтобы не показаться бледной тенью предшественника.
А поскольку все основные рычаги остаются в прежних руках — в частности, и в руках самого Владимира Владимировича, — это явно будут шаги в уже обозначенном направлении, только семимильные.
Вдобавок экономическая конъюнктура в России и в мире далеко не так благоприятна, как еще год назад: цены на продукты и жилье вырастут по определению, на биржах неспокойно, коррупция никуда не делась, — ясно же, что на такие угрозы и вызовы в России традиционно реагируют усилением гнета. Народное сознание так странно устроено, что большинству кажется: если нас лишний раз выпорют, значит, это зачем-нибудь нужно. Это, наверное, необходимое побочное следствие какой-то гигантской секретной программы по оздоровлению экономики… Так уж потерпим, куда деваться.
На самом деле, конечно, никакой секретной программы нет — верней, вся она сводится к тому, чтобы всех в очередной раз выпороть: лучше не станет, но ропота поубавится. Однако население России по-прежнему с детской наивностью верит, что если его угнетают — то исключительно для его же блага; этого требует специфика момента, враждебность окружения, экономическая ситуация…
Да ничего этого они не требуют, вот в чем дело. Они требуют серьезных структурных преобразований и коллективного общенационального усилия по модернизации страны. Но поскольку организовывать все это никто не рвется — да в условиях византийской государственности ничего подобного и быть не может, потому что винтики к модернизациям неспособны, — нужно хотя бы минимизировать недовольство, а сделать это можно лишь прикормом меньшинства и запугиванием большинства.
В этом русле все и будет развиваться, и не видеть этого невозможно; кого пытается убедить и аттестовать Иванов — загадка.
Никто не увидел доброго знака в реорганизации «Наших», и даже если бы это был разгон — он тоже не сулил бы ничего хорошего: молодежь, побывавшая там, уже растлена, и если бы это можно было исправить разгонами! Ни одна репрессия, направленная против самого неприятного персонажа, не должна по идее внушать оптимизма: репрессии тут уже были, и они отнюдь не свидетельствуют о благотворных переменах во власти. Когда власть разгоняет РАПП — она делает это не потому, что пересмотрела свои принципы относительно руководства литературой, а потому, что умеет только разгонять; когда та же власть своими руками разрушает Советский Союз, — она делает это не потому, что Советский Союз плох, а потому, что она еще хуже.
Если бы вместо «Наших» было создано что-нибудь безоговорочно прекрасное — это давало бы основания для оптимизма; но если рушат даже то немногое, что уже есть, что худо-бедно подметало улицы и слушало лекции, — это означает лишь, что расчищают место для каких-нибудь «Своих», которые по определению окажутся проще и хуже.
А уж делать далеко идущие выводы из реорганизации «Русского журнала», откуда Глеб Павловский убрал вдобавок не самых противных персонажей, — может только безнадежный идеалист: если бы Глеб Павловский осознал ошибочность своего дискурса и сомнительность метода, он должен был бы уволить Глеба Павловского. Все остальное — косметика, мало что меняющая.
На простейшие разводки с добрым и злым преемником, один из которых любит «Блек Саббат», а второй — «Дип Перпл», в России не покупаются уже лет восемьдесят.
И поскольку это вещи очевидные, которые стыдно даже повторять — настолько они тривиальны, — становится ясно, что Виталий Иванов полемизирует с призраками, и эта полемика — далеко не главная его задача.
Да он и сам все понимает: «Я не собираюсь доказывать, что Медведев не либерал. Поскольку это в доказательствах не нуждается». Но если не нуждается — ради чего городить колонку? Ради чего пускать такие, например, трели — которые всего лишь повторяют ивановские инвективы трехмесячной давности, но на новом градусе истерики:
«Встречаются удивительные деятели, утверждающие, что у них имеются «эстетические разногласия» с властью. Они надеются, что при Медведеве «нравы смягчатся», «станет чище воздух» и не будет больше «ткачихи» и иных явлений, якобы оскорбляющих их разум. Вопрос даже не в том, что оскорблять там давно уже нечего, а в том, что значительная часть этих «эстетов» состояли в интеллектуальной обслуге Кремля, а потом были уволены, выдавлены. Либо так и состоят в ней, но в последние годы востребуются всё меньше и порой оплачиваются всё хуже. Им «либерализация» дает надежду на «второе издание», «второе дыхание». Едва высушив штаны после осени, они теперь требуют сатисфакции».
Очень бы хотелось увидеть этих удивительных деятелей, услышать их фамилии, прочесть цитаты. Я что-то не помню за последнее время эстетов, выдавленных из интеллектуальной обслуги Кремля: эстет там, насколько мне известно, только один, и ему ничего не угрожает. Трудно вспомнить за последнее время громкие увольнения из АП, не припомню и репрессий против лояльных интеллектуалов.
Если под надеждой на «смягчение нравов» понимаются статьи в том же «Взгляде» и на «Ленте.Ру» о том, что теперь «можно выдохнуть», — так ведь это тоже было в декабре, и не было в этих публикациях никаких особенных иллюзий насчет ткачихи. Главное — трудно понять, кто именно этой осенью так сильно намочил штаны, что они не вполне просохли и доныне. По хаотичным, чрезмерным и очень плохо срежиссированным мероприятиям власти возникало подчас ощущение, что массовое намочение штанов произошло именно там, в рядах кремлевской интеллектуальной обслуги; что требуемый процент «Единой России» окажется недостижим; что однопартийного парламента не получится, да и двухпартийный под вопросом… Судя по тону публицистов «Взгляда», по книге «Враги Путина», по мероприятиям, направленным на дискредитацию даже самой маргинальной и нерелевантной оппозиции, — штаны оказались намочены капитально, вместе с репутацией; запахло риторикой образца тридцатых. И даже такие лояльные публицисты, как А.Привалов, упрекнули не в меру ретивых сторонников президента в реанимации опасного словосочетания «враги народа».
В самом деле, любой непредвзятый читатель антикаспаровской, прокремлевской и вообще «взглядовской» публицистики конца 2007 года не усомнится, что штаны в момент написания были мокры — но это не были штаны героев. Это были штаны авторов, чья эффективность оказалась под сомнением.
Под сомнением она и сейчас, поскольку публицистика В.Иванова и иже с ним вряд ли способна расположить сердца к Кремлю.
Они, впрочем, и так расположены. Если В.Иванов хочет кого-то напугать — ему следовало бы понимать (да он наверняка и понимает), что истерика никогда еще не была хорошим инструментом запугивания: гораздо лучше убеждает спокойствие. Загвоздка в том, что В.Иванов писал эту заметку — как и почти все свои заметки последнего времени — не ради Кремля и не ради его оппонентов. Он писал ее ради себя, и только из-за этого нашим глазам явлена вся эта запоздалая истерия.
Г-н Иванов хочет доказать читателям, что его дискурс по-прежнему востребован, что надежды на его эволюцию были тщетными, что он и дальше будет хамить направо и налево, потому что имеет на это право.
Но в этом тоже никто не сомневался, честное слово! История не знает примеров, когда человек с задатками В.Иванова и в его возрасте радикально изменился бы за два месяца без всякого внешнего воздействия. Если насчет Д. Медведева у кого-то могли быть рудиментарные иллюзии, то насчет В.Иванова их нет, наверное, ни у кого, включая друзей и родственников несчастного.
Дело, собственно, не в том, что Д.Медведев намерен продолжать курс Путина и осуществлять план Путина. На этот счет двух мнений быть не может, и в плане В. Путина весьма много здравого, если верить его словесному оформлению. Никто не возражает против социальной политики, развития инфраструктуры и даже против нанотехнологий, хотя не все себе представляют, что это такое.
Речь идет лишь о том, что торжество хамов и ничтожеств, сбежавшихся под знамена державности и нанотехнологий, далеко не обязано сопровождать собою осуществление плана Путина. Более того — таковое торжество вряд ли входит в этот план и только компрометирует его.
В. Иванов борется не за то, чтобы сохранить преемственность, — ей, слава Богу, и без его усилий ничто не угрожает. В.Иванов борется за то, чтобы сохранить свое право отравлять политическое поле, вносить в политологический дискурс элемент дворовой бычки, отождествлять рост и благосостояние России с ростом собственного влияния. Иными словами, он борется за то, чтобы при Д.Медведеве, как и при В.Путине, ему можно было портить тут воздух.
И сейчас он идет ва-банк именно в надежде на то, что читатель привычно подумает: если этот человек ТАК себя ведет и в ТАКОМ стиле вещает — стало быть, за ним кто-то стоит и ему МОЖНО. Разрешили.
Виталий Иванов, кажется, совершенно искренне полагает, что если он несколько раз публично совершит неприличие — у читателя сложится мнение, что он имеет право так себя вести и что именно такое поведение необходимо для блага России, поднимающейся с колен.
Но это, честное слово, как раз и есть самые напрасные ожидания.
Так что по крайней мере с названием он не ошибся.
