Травля неугодных религиоведов в России: о конференции «Религия и насилие» в Казани

 

Вот уже более года в среде российских религиоведов идет обсуждение «дела Ларисы Астаховой», заведующей кафедрой религиоведения Казанского федерального университета, религиоведческая экспертиза которой легла в основу судебного решения о ликвидации Саентологической церкви Москвы. В ответ на это на Астахову обрушился гнев тех религиоведов, кто выступает с позиции неприкосновенности новых религиозных движений, считая, что религиовед обязан быть в роли их адвокатов. Те же, кто не согласился с такой позицией, столкнулись с таким явлением как академическое насилие и давление.

Со страниц СМИ и социальных сетей эта история стала осмысливаться и на научных мероприятиях, одним из которых стала международная научно-практическая конференция «Религия и насилие», прошедшая 29 октября 2016 года в Казани.

Организатором мероприятия выступила кафедра религиоведения Казанского федерального университета при поддержке Русского религиоведческого общества. Сама конференция проходила в формате трех круглых столов. Всего было более 120 участников мероприятия.

Открывая работу конференции, заведующая кафедрой религиоведения КФУ Лариса Астахова сказала, что «прежде, чем теоретически осмысливать феномен религиозного насилия, следует рассмотреть факты, которые позволили бы судить о наличии насилия на почве религии, действительно ли оно имеет место». «Необходимо собрать определенное количество "полевых” данных и проанализировать их», - добавила религиовед, сказав, что на предстоящей конференции как раз и будут рассмотрены подобные примеры.

 

С приветственными словами к участникам конференции обратились председатель Комиссии по межнациональным и межрелигиозным отношениям Общественной палаты Республики Татарстан, профессор Олег Агапов, заместитель председателя Комиссии Общественной палаты Российской Федерации по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений, председатель Отдела по взаимоотношения Церкви и общества Санкт-Петербургской епархии протоиерей Александр Пелин, заместитель начальника Отдела по развитию языков и взаимодействию с общественными организациями Аппарата Исполкома г. Казани Егор Тимофеев, заместитель директора по научной работе Института социально-философских наук и массовых коммуникаций КФУ Мария Ефлова.

 

Работа первого круглого стола «Освещение проблем религии и насилия в науке и массмедиа» началась с доклада старшего преподавателя кафедры философии религии и религиоведения Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова Павла Костылева «[Научное] изучение религии: границы согласований и пределы академического насилия». Московский религиовед рассмотрел отношения между религиоведами и религиозными организациями. По его мнению, отношения между исследователем-религиоведом и исследуемыми им религиозными организациями могут выстраиваться по двум моделям. Первый вариант предполагает описание религиозного учения, истории и деятельности той или иной религиозной общины со слов самой общины, исходя из принципа самоопределения: т.е. исследователь некритично излагает информацию об этой религиозной группе, базируясь на тех данных, которые ему передала сама группа. Второй вариант предполагает критичное отношение к той информации, которую ему сообщает о себе самой религиозная группа; религиовед может ее интерпретировать, сравнивая с другой информацией, в том числе и критичной по отношению к религиозной группе; религиовед не превращается в летописца религиозной организации, а самое главное – выдавая результаты своего исследования той или иной религиозной организации, например, в виде научной статьи, религиовед не должен согласовывать ее с религиозной организацией. И вот во втором случае нередко религиозные организации не довольны религиоведом, начинается противостояние, причем порой весьма конфликтное, между религиоведом и религиозной организацией. Известны примеры, когда религиовед пишет как эксперт религиоведческую экспертизу на какую-то религиозную организацию, и это не нравится религиозной организации. Научное изучение религии, убежден Костылев, будет только тогда, когда есть рациональная аргументация своего взгляда на ту или иную религиозную организацию, когда свою позицию религиовед готов объяснить. При этом религиовед не должен превращаться в апологета религиозной организации. Академическое насилие, в понимании Павла Костылева, это право религиоведа быть критичным по отношению к религиозной организации и ее учению и не выступать в роли ее адвоката.

Ассистент кафедры религиоведения Казанского федерального университета Владимир Рогатин в своем выступлении остановился на проблеме диффамации Украинской православной церкви Московского Патриархата в украинских СМИ. На Украине обвинения в «сепаратизме» является одним из главных предлогов для политического и уголовного преследования. Подобные обвинения звучали в украинских СМИ в отношении как духовенства УПЦ МП, так и рядовых прихожан. Частым было то, что обвинения звучали голословно, бездоказательно и преследовали одну цель – обрушить репрессивный аппарат силовых органов Украины в отношении того, кого обвинили в сепаратизме, а также натравить радикально настроенные группировки на священников и прихожан храмов, входящих в юрисдикцию УПЦ МП. Среди совершенно абсурдных обвинений были такие: «Янукович спрятался в Святогорской или Почаевской Лавре» или «в монастыре, принадлежащем УПЦ МП, находятся зеленые человечки» (в украинских СМИ дается расшифровка в скобках «регулярные российские войска»). Причем подобные обвинения строились на основе абсолютно нелепых фактов: например, «как сообщил местный житель, он увидел паломников в монастыре, говорящих на русском языке». И это стало основанием, чтобы посчитать, что «в монастыре есть «зеленые человечки». Как отмечает религиовед, митрополита Киевского и всея Украины, предстоятеля УПЦ МП Онуфрия (Березовского) украинские СМИ представляют в роли «агента Кремля» и «пропагандиста "Русского мира”». После подобных обвинений в СМИ следовали вполне реальные нападения на храмы, принадлежащих УПЦ МП, с целью их рейдерского захвата, а также нападения на прихожан во время крестных ходов.

Автор этих строк, эксперт Института национальной стратегии Раис Сулейманов в своем докладе «Роль СМИ и социальных сетей в профессиональной диффамации религиоведа» остановился на той травле, которая была развязана в отношении заведующей кафедрой религиоведения Казанского федерального университета Ларисы Астаховой.

 

История «кейса Ларисы Астаховой» начинается с 2013 года, когда стартовал судебный процесс вокруг Саентологической церкви Москвы (СЦМ). 21 августа 2013 года Московский городской суд подтвердил законность вынесенного Минюстом РФ предупреждения СЦМ о несоответствии ее деятельности указанным в уставе требованиям ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»: в уставе не содержится указания на организационно-правовую форму и вероисповедание, а также деятельность СЦМ осуществляется за пределами территории Москвы. Также оказалось, что слово «саентология» является зарегистрированным товарным знаком, принадлежащем «Центру религиозной технологии», находящемуся в США.

 

Саентологи в 2014 году подали на Минюст РФ в Измайловский районный суд г. Москвы. Минюст РФ предоставил свою религиоведческую экспертизу, выполненную в том числе заведующим кафедрой философии религии и религиоведения МГУ имени М.В. Ломоносова Игорем Яблоковым. СЦМ со своей стороны представили экспертизы других религиоведов (Екатерина Элбакян, Игорь Кантеров, Николай Шабуров, Михаил Смирнов, Сергей Иваненко и др.). Чтобы быть объективным, Измайловский районный суд г. Москвы решил запросить еще одну экспертизу, для чего обратился в АНО «Казанский межрегиональный центр экспертиз», где религиоведческую экспертизу поручили делать Ларисе Астаховой, заведующей кафедре религиоведения Казанского федерального университета. Согласно ее религиоведческой экспертизе доказывалось, что деятельность организации носила социальный характер, а признаки религиозной организации не подтверждались сущностным анализом. Основной вывод касался факта нарушения со стороны СЦМ законов РФ, конституционных прав граждан РФ, в частности, нарушения свободы вероисповедания. Получалось так, что экспертиза Астаховой подтверждала позицию Минюста РФ.

 

1 июля 2015 года в итоге Измайловский районный суд г. Москвы отклонил жалобу СЦМ к Минюсту РФ. В итоге 23 ноября 2015 года Московский городской суд по иску Минюста РФ принимает решение о ликвидации СЦМ.

 

Тут-то и начинается в отношении Ларисы Астаховой то, что называется профессиональная диффамация – распространение информации с целью унижения и опорочевания специалиста с признанием его некомпетентности.

 

Позиция Астаховой как религиоведа вызвала ярость не только в среде Саентологической церкви Москвы, но и на Астахову обрушился гнев со стороны тех российских религиоведов, которые вступились за саентологов. В СМИ, социальных сетях и блогах в Интернете началась откровенная травля и порой глумление над профессиональными и даже личными качествами Астаховой. Ее обвиняют в ангажированности на том основании, что что она: а) жена православного священника, т.е., дескать, православные не любят саентологов; б) профессиональна некомпетентна как религиовед, потому что знакома с Александром Дворкиным и придерживается его концепции сектоведения; в) писала экспертизу из желания следовать «генеральной линии» политики государственных органов России, направленной на дискриминацию религиозных меньшинств.

 

Диффамация Ларисы Астаховой идет в блогах ЖЖ (в частности, Тимура Нечаева и Владимира Морозова; непонятно, имеют ли они отношения к религиоведению), социальных сетях (особенно в группах «Социология религии» и «Религио-ведение: вчера и сегодня» в Facebook), на сайте информационно-аналитического центра «Сова», научном журнале «Религиоведение», ответственным секретарем редколлегии которого является уже упомянутая Екатерина Элбакян. Профессиональное сообщество религиоведов стало к 2016 году организационно разделяться на два лагеря. Получилось так, что те, кто участвовал в травле Астаховой, находились в «Ассоциации российских религиоведческих центров» – незарегистрированной организации, которая позиционирует себя выступающей от имени всех российских религиоведов (до сих пор непонятно, как в нее можно вступить: члены ее Управляющего совета (Екатерина Элбакян, Вильям Шмидт) так и нигде не ответили, как стать членом Ассоциации; фактически это закрытая организация «для избранных»). Другая профессиональная ассоциация религиоведов – «Русское религиоведческое общество» - начала формироваться с 2015 года, была официальна зарегистрирована в 2016 году, имеет прозрачный и четкий порядок вступления в ее ряды: в нее вступили в том числе и те религиоведы, которые в период травли Астаховой ее поддержали (включая Ларису Астахову). Организационное разделение профессионального сообщества религиоведов России на два лагеря происходило и ранее, но значительно усугубилось на фоне «дела Ларисы Астаховой», ставшей «лакмусовой бумажкой» для профессионально занимающихся религиоведением, в вопросах этики, допустимой методологии и приоритетов.

 

29 июня 2016 года Верховный суд РФ оставил в силе решение Московского городского суда о ликвидации Саентологической церкви Москвы. Однако диффамации в отношении Астаховой начинает набирать обороты, все больше напоминая характер мести за ее религиоведческую экспертизу. 21 июля 2016 года в Диссертационный совет Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина, в котором в 2013 году Лариса Астахова защитила свою докторскую диссертацию на тему «Динамика современных религиозных практик в структурах повседневности», поступает заявление некой Екатерины Кораблевой о лишении Астаховой ученой степени доктора наук. Это заявление поддерживается профессором Екатериной Элбакян, принимавшей участие в диффамации Астаховой: Элбакян, которая была оппонентом при защите докторской диссертации Астаховой в 2013 году и дала тогда положительный отзыв, теперь направляет в Диссовет ЛГУ им. А.С. Пушкина заявление с просьбой признать ее отзыв недействительным.

 

По мнению Сулейманова, «кейс Ларисы Астаховой» раскрыл и ярко продемонстрировал такое явление как академическое насилие. Под академическим насилием понимается осознанная травля специалиста со стороны некоторых его коллег, продиктованная идеологическими расхождениями во взглядах или материальной заинтересованностью со стороны оппонентов подвергаемого диффамации специалиста. Не секрет, что среди российских религиоведов имеются такие, которые выступают в роли адвокатов тех или иных религиозных организаций небескорыстно: им оплачивают поездки в зарубежные страны на мероприятия, которые проводятся этими организациями, с целью, чтобы они в дальнейшем становились их апологетами, а всех, кто из их коллег, пытается без апологетики рассмотреть деятельность религиозных организаций, они подвергают остракизму. «"Дело Ларисы Астаховой” просто выявило это весьма открыто и явно: часть очень статусных и влиятельных религиоведов, обладающих академической властью, пытаются установить идеологическое единомыслие в своей профессиональной среде по отношению к религиозным меньшинствам; фактически религиоведов хотят принудить быть в роли вечных апологетов религиозных меньшинств и их постоянных адвокатов», - сформулировал Раис Сулейманов свое видение этой ситуации.

Особенно удивляет позиция профессора двух вузов Российской академии народного хозяйства и государственной службы и Российского православного университета Вильяма Шмидта, который год назад неожиданно для всех принялся с удивительной дотошностью и мелочностью затаптывать свою коллегу Ларису Астахову. Поначалу было непонятно, зачем профессор Российского православного университета участвует в травле религиоведа, подготовившего религиоведческую экспертизу, по которой Саентологическую церковь Москвы ликвидируют. А потом выяснилось, что он недавно съездил на празднование юбилея Международной ассоциации саентологов в Лондон. Спрашивается: а за чей счет? Все помнят, что написавший апологетическую книгу про Свидетелей Иеговы «О людях, никогда не расстающихся с Библией» (1999) религиовед Сергей Иваненко не скрывал, что ездил за счет «Свидетелей Иеговы» в США в их Всемирный управленческий центр в Нью-Йорке, они оплачивали ему поездку, итогом которой и стала эта и другие книги, написанные Иваненко про иеговистов. Неужели, что и в случае с Вильямом Шмидтом его соучастие в травле Ларисы Астаховой основано на определенной заинтересованности, которую он может ожидать от саентологов?

«У меня и у некоторых других религиоведов создается ощущение, что травля Ларисы Астаховой была затеяна не только ради желания отомстить ей за то, что она написала экспертизу в отношении Саентологической церкви Москвы, которая подтвердила позицию Министерства юстиции РФ, требовавшего в суде ликвидации этой организации, но также с целью уничтожить региональные религиоведческие центры, которые постепенно становятся сильными, мощными, влиятельными, что, естественно, вызывает ревность у некоторых религиоведов в Москве и Санкт-Петербурге, стремящихся, и неоднократно высказывающихся о необходимости монополии в религиоведческом образовании», - высказал свое мнение Раис Сулейманов, добавив, что если академическое насилие в отношении Астаховой достигнет цели и ее «сломают», то тогда можно будет добиться и ликвидации (оптимизации) кафедры религиоведения в Казанском федеральном университете, а вслед за этим начнется постепенная «зачистка» религиоведческих центров в регионах или их «ампутация». Например, лишат регионы аспирантуры по философии религии или религиоведению, сконцентрировав это все только в Москве и Санкт-Петербурге.

 

Сулейманов считает, что противостоять академическому насилию можно только путем солидарности с коллегой, которого подвергают травле: «Когда твой коллега в беде, занимать позицию стороннего наблюдателя недопустимо». При этом действенным инструментом в помощи подвергаемому диффамации товарищу по науке должна быть максимальная публичная огласка (в первую очередь, в СМИ): позиция «давайте не выносить сор из избы» глубоко ошибочна, потому что кулуарщина и междусобойничание не помогает коллеге и не останавливает саму травлю. «В "деле Ларисы Астаховой” я увидел психологию поведения некоторых российских религиоведов: они искренне сочувствуют Астаховой, прекрасно видят, что ее уничижительно, до неприличия унижают, в душе или при личном общении сопереживают, но бояться открыто выступить в ее поддержку, потому что тогда на них может обрушиться гнев тех крупных фигур отечественного религиоведения, которые могут с помощью своей академической власти им поломать или навредить в их карьере», - высказал Сулейманов свое соображение по этому поводу, добавив, что заступиться и помочь своему коллеге, оказавшегося в качестве мишени для травли, требует определенной смелости. Он привел в качестве примера использование субъектами травли своей академической власти препятствование при защите диссертации: например, захотите Вы защитить диссертации, а те, кто обладает академической властью, специально не дадут вам хорошего отзыва, помешают при защите, всячески навредят с помощью иных способов только за то, что ты посмел поддержать объекта травли. Фактически это шантаж в условиях академической деспотии. И многие религиоведы бояться поддерживать Астахову: им проще присоединиться к травле или, чтобы не участвовать в этом, отойти в сторонку, промолчать.

 

После выступления Раиса Сулейманова началась дискуссия и обсуждение поднятой темы. Выяснилось, что оказывается многим студентам, учащимся на отделении религиоведения в Казанском федеральном университете, приходилось получать негативные отклики в Интернете на свою заведующую кафедрой религиоведения Ларису Астахову. Т.е. студентов тоже хотели подключить к травле своего преподавателя, стремились подорвать авторитет преподавателя в глазах учащихся. Приводился такой случай, что к Астаховой подходила одна из студенток, которая показывала ей перепост в сообществе «Типичный теолог» в социальных сетях, где перепубликацию ссылку на какой-то диффамационный материал про Астахову, и студентка спросила: «Кому Вы перешли дорогу?»

Лариса Астахова тоже выступила с комментариями по поводу доклада: «Это очень сложно, когда любое мое выступление в СМИ по этой истории, воспринимается как оправдание или как попытка кому-то что-то доказать. Именно поэтому достаточно долгое время я практически нигде не выступала и не комментировала в СМИ (если не считать интервью информационному агентству «REGNUM»). Единственное, я показывала в социальных сетях, что я в курсе этого процесса [травли], но в принципе старалась открыто не комментировать. Однако даже это мое молчание было прокомментировано как капитуляция (дескать, «Ага, она молчит, потому что ей нечего ответить!»). На каждый из выпадов в мой адрес мне есть что ответить. Сейчас в кампанию травли стали подключать студентов, упрекая кафедру религиоведения, что якобы здесь преподавание ведется по сектоведческим трудам Александра Дворкина, что якобы на кафедре религиоведения Казанского федерального университета одно сплошное сектоведение… Получается, что диффамация распространяется не только на руководителя кафедры религиоведения, но и всю кафедру и на студентов. Когда кафедра религиоведения КФУ попыталась выступить в мою поддержку (было опубликовано открытое письмо от имени преподавательского коллектива кафедры), то в социальных сетях, где травля особенно жестко ведется, это было проинтерпретировано двояко: то так, что, дескать, в Казани начался 1937-й год, и Астахова заставила кафедру под угрозой увольнения поддерживать себя письмом, то с упреком, мол, «зачем вы эту тему подымаете, вы показываете, что Астахова не одна, что за ней стоит целая кафедра, а если бы ее не поддерживали бы, то мы бы эту тему быстро додавили бы и Астахову отпустили на покой».

Раису Сулейманову из зала задали два вопроса:

1. Не считаете ли Вы, что компетентность профессора Екатерины Элбакян, которая вначале пишет один отзыв на докторскую диссертацию Ларисы Астаховой, где ее оценивает положительно, а потом через три года отказывается от него, давая фактически отрицательный отзыв, причем в аккурат, когда саентологи инициировали лишение Астаховой ученой степени доктора наук, можно поставить под сомнение?
2. Считаете ли Вы, что то, что некоторые статусные религиоведы финансируются религиозными организациями, имеющими свои центры в зарубежных странах, в итоге приводит к тому, что такие религиоведы начинают оказывать влияние на деятельность государственных органов, депутатов, общественных организаций, СМИ, поскольку эти религиоведы выступают в роли лоббистов интересов таких религиозных организаций?

 

Отвечая на первый вопрос Раис Сулейманов сказал, что не только ему, но и всем, кто внимательно отслеживал всю историю вокруг «дела Ларисы Астаховой» было непонятно, почему профессор Екатерина Элбакян поменяла свои взгляды на докторскую диссертацию Ларисы Астаховой. На III конгрессе российских исследователей религии, проходившем во Владимире 7-9 октября 2016 года, Элбакян попыталась объяснить Сулейманову это тем, что ее положительный отзыв попросил сделать религиовед Михаил Смирнов, профессор Ленинградского государственного университет им. А.С. Пушкина, в котором Астахова защищала свою докторскую диссертацию в 2013 году. И из товарищеской дружбы и желания помочь получить докторскую степень молодому коллеге она согласилась дать положительный отзыв Астаховой, хотя и понимала, что «докторская-то у ней слабая, на самом деле». Сулейманова, правда, такое объяснение не устроило. «Дело в том, что любой может защищать диссертацию, если даже все официальные оппоненты дадут отрицательные отзывы, диссертация все равно будет признана защищенной, т.е. Элбакян можно было без всякого угрызения совести сразу написать разгромный отзыв на докторскую диссертацию Астаховой, чтобы не было потом так, что через три года она резко решила поменять свой отзыв как раз тогда, когда началась кампания по лишению докторской ученой степени Астаховой, инициированной саентологами», - полагает Сулейманов. «Поэтому религиоведам и непонятно, - продолжил он, - почему Элбакян отзывает свой положительный отзыв на докторскую диссертацию Астаховой через три года. Делает ли она это только через три года, когда она вдруг осознала, что докторская стала «слабой», или потому, что вся история с травлей Астаховой, где попытка лишения ее докторской степени часть всей этой кампании диффамации, организованной саентологами, и Элбакян участвует в этом неспроста? Нет ли тут заинтересованности?».

 

Отвечая на второй вопрос, Сулейманов сказал, что те религиоведы, которые получают щедрую финансовую подпитку на свою научную деятельность от религиозных организаций, неизбежно подпадают в зависимость от них и постепенно превращаются в адвокатов этих религиозных организаций. Беспристрастность такого религиоведа автоматически пропадает, он превращается в наемного работника, который используя свой профессиональный статус как религиоведа выполняет услуги по защите интересов такой религиозной организации. Более того, в научной литературе описаны примеры, когда, в частности, со стороны мормонов и саентологов «было принято решение профинансировать создание общественной организации, которая объединяла бы большую часть религиоведческого сообщества и позволила бы сформировать платформу для общения лидеров нетрадиционных религиозных организаций, чиновников, депутатов, ученых и представителей власти»[1]. И результатом этого стало создание Российского общества исследователей религии.

 

Все это лишний раз ставит вопрос о независимости такого религиоведа. При этом такие религиоведы очень обижаются, когда кто-то им указывает, что вся их апологетика этих религиозных организаций продиктована материальной заинтересованностью.

Павел Костылев тоже рассказал о том, как происходило 6 сентября 2016 года заседание Диссертационного совета в Ленинградском государственном университете им. А.С. Пушкина, на котором рассматривалось заявление о лишении Ларисы Астаховой ученой степени доктора философских наук, поскольку присутствовал там. Ведущий заседание Диссовета президент ЛГУ им. А.С. Пушкина Вячеслав Скворцов сообщил, что в адрес Диссовета поступил отзыв отзыва Екатерины Элбакян и отзыв отзыва ведущей организации РГГУ, но эти документы не будут приобщены, потому что такого просто не существует.

 

Также выяснилось, что формальный заявитель Екатерина Кораблева, которая и добивалась лишения Ларисы Астаховой докторской степени, не довольная исходом заседания Диссовета ЛГУ им. А.С. Пушкина, который сохранил за Астаховой ее докторскую степень, подала апелляцию на это решение, но эта апелляция была также отклонена. Причем то, что Кораблева не сама писала свое заявление и не совсем владеет собственным текстом, стало понятно на рассмотрении в экспертном совете ВАК. Кораблеву спросили: «Каков процент плагиата в докторской диссертации у Астаховой, который Вы обнаружили?». Она ответила: «93%». «Но у Вас написано 55,6%», - указали ей. «Ой, ну я не сильна в цифрах», - сказала она. Т.е. сразу понятно, что она лишь формальный заявитель.

 

Отметим также, что инициатором данного заявления не выступает известное своей разоблачительной деятельностью вольное сетевое сообщество «Диссернет», и судя по всему, к диссертации Ларисы Астаховой у него нет претензий.

 

Выступил в дискуссии и профессор кафедры религиоведения Казанского федерального университета Анатолий Погасий, который присутствовал и на заседании Диссовета ЛГУ им. А.С. Пушкина, и на III конгрессе российских исследователей религии. Он сказал, что, во-первых, объем заявления Кораблевой вместе с приложением составляет 264 страницы (целая монография!), а, во-вторых, сама Кораблева по образованию филолог (английский язык), переученная на юриста, т.е. к религиоведению отношения не имеющая. В-третьих, когда было заседание Диссовета, ей предложили выступить, но она отказалась, сказав, что я все написала в своем заявлении и приложении в общем на 264 страницы. И понятно, почему она отказалась выступить с речью, потому что ей бы стали задавать вопросы по религиоведению, на которые она ответить бы не смогла. «Никак написать такое заявление с приложением в общем на 264 страницах не могла английский филолог, это писал специалист-юрист», - заметил Погасий. Кто конкретно за Кораблеву писал заявление – пока еще загадка, хотя имеются предположения.

Заместитель председателя Комиссии Общественной палаты Российской Федерации по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений, председатель Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Санкт-Петербургской епархии, директор АНО «Центр этнорелигиозных исследований», настоятель собора св. Спиридона Тримифунтского Чудотворца в Главном штабе ВМФ РФ в Адмиралтействе в Санкт-Петербурге, кандидат богословия, протоиерей Александр Пелин, отталкиваясь от выступления предыдущего докладчика, сказал, что создание религиоведческих центров в регионах обязательно необходимый шаг вперед. «Нельзя, чтобы кафедра религиоведения Казанского федерального университета попала под репрессии таких вот религиоведов», - заметил о. Александр. В своем выступлении он остановился на современных этнорелигиозных конфликтах, которые имеют сложную форму. Их следует рассматривать с учетом социокультурных и антропологических параметров. Следует учитывать местные особенности, фазы этнорелигиозного противостояния. Без этого невозможно правильно оценить ситуацию и добиться угасания конфликта. «Экстремизм бывает не только религиозный, но и просвещенческо-секулярный, что тоже следует помнить», - заметил протоиерей Александр Пелин.

Протоиерей Александр Пелин рассказал, что он недавно побывал в Архангельске и воочию столкнулся с проблемой искусственного конструирования новой этнической группы – поморов, которым стремятся привить скандинавского самосознание. Участникам конференции был даже показан специальный видеорепортаж на эту тему, где показывалось как в этом участвует местная вузовская интеллигенция и к чему это может привести.

 

Работа второго круглого стола на тему «Теория и практика религиозного конфликта» началась с выступления председателя Комиссии по межнациональным и межрелигиозным отношениям Общественной палаты Республики Татарстан, профессора, доктора философских наук Олега Агапова. Он сообщил, что при возглавляемой им комиссии в Общественной палате РТ создается экспертный совет, и Лариса Астахова согласилась стать его членом. Доклад профессора Олега Агапова был посвящен теории насилия французского философа Рене Жирара (1923-2015) как модели понимания конфликтов современности. В своей знаменитой книге «Насилие и священное» (1972) Жирар рассматривал насилие как социально-антропологический феномен, а религию как одну из форм насилия. Большинство политических идеологий, если следовать Жирару, являются светскими формами архаических религий, для которых обязательным является присутствие «козла отпущения» - некоего врага, который выбирается в роли жертвы, с которым политическая идеология предлагает бороться, превратить его в объект насилия. Переходя на обсуждение, профессор Олег Агапов высказал свое мнение, что Астахова выбрана в качестве такой жертвы для расправы, стала своего рода «козлом отпущения» для той части религиоведов, которые решили путем диффамации навязать транслируемую ими идеологию, чтобы свободно мыслить стало «неповадно».

Доцент кафедры религиоведения Казанского федерального университета Денис Брилёв рассказал о религиозно-мотивированном насилии в условиях военного конфликта на Востоке Украины на примере участия в этом мусульман как со стороны Украины, так и со стороны живущих на Донбассе и приехавших из России добровольцах-мусульманах. Отталкиваясь от тезиса, что религия легитимизует конфликт в условиях военного времени, т.е. она пытается придать некое сакральное значение участию в войне, даже если конфликт не имеет религиозного характера, Брилев привел примеры мотивации мусульман, которые воевали со стороны Украины на Донбассе. Участвовавших в войне мусульман со стороны Украины можно разделить на три группы: 1) крымские татары, которые переехали после присоединения Крыма к России, на территорию Украины, и участвовали в войне на Донбассе, видя в этом борьбу за возвращение Крыма в состав Украины («оборонительный джихад»); 2) чеченские участники первой и второй чеченских войн, которые были сторонниками Ичкерии и после победы России в Чечне, переехали на Украину в эмиграцию; войну на Донбассе они воспринимали как войну с Россией («наступательный джихад»); 3) та группа мусульман, для которых война важна сама по себе (среди этой группы есть те, кто придерживается позиции, что войну мусульмане должны вести и против России, и против Украины). Что же касается мусульман, которые воевали на стороне Донецкой и Луганской народных республик (как жители этих республик, так и добровольцы из России), то у них религиозная мотивация слабее выражена.

 

Брилев привел любопытный пример, как порой исламский фактор использовали в боевых действиях. В отряде Моторолы (Арсена Павлова) перед началом боя его бойцы кричали «Аллах акбар», чтобы напугать своего противника. Поскольку восприятие мусульман на уровне стереотипов имеет как более агрессивных бойцов, то подобный клич действует пугающе на противника, полагающего, что против него воюют мусульмане.

Преподаватель Высшей школы экономики Алексей Зыгмонт остановился на адаптации теории Рене Жирара к академическим исследованиям религии и насилия, сформулировав это в пять тезисов. Во-первых, везде, где есть насилие, обязательно ему сопутствует его обоснование, которое может носить и религиозный характер. Во-вторых, любая религиозная община воспринимает себя как жертва насилия, поэтому насилие со своей стороны она может обосновывать как ответ на другое насилие: к примеру, организовавший теракт 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен говорил, что сделал это как ответ на притеснения мусульман со стороны США, т.е. свое насилие оправдывал тем, что в отношение его общины совершается тоже насилие. В-третьих, насилие имеет два объекта: если терроризму противопоставляется контртерроризм, то и он имеет религиозную мотивацию (например, обоснование войны с террористами в Сирии как «священной борьбы» с терроризмом). В-четвертых, обязательным признаком любого насилия должно быть мученичество, т.е. учрежденные жертвы, чья смерть сакрализируется. Наконец, в-пятых, любое насилие приводит к жертвенному кризису, т.е. нет различий, кто здесь жертва, кто здесь враг, а кто союзник.

 

Доцент кафедры религиоведения Казанского федерального университета Антон Горин поведал о концепции личного ученичества как факторе риска радикализации религиозной системы. В его выступлении речь шла о проблеме самопровозглашенных гуру, создающих свою религиозную группу, построенную на принципах личного ученичества.

Третий круглый стол на тему «Доктринально-мотивированное насилие в религиях мира» открылся докладом старшего научного сотрудника Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Дениса Соколова на тему «Община и Ислам на Северном Кавказе: институциональные механизмы развития «религиозных» конфликтов». Выступление было интересно тем, что Соколов разобрал на примере одного дагестанского села Карата развитие его постсоветской истории, показав как функционирует исламская община в условиях существования суфизма и салафизма. Постсоветская история дагестанского села проходит в несколько этапов. В начале 1990-х годов происходит восстановление мечети стариками. Потом появляется молодежная община из тех сельчан, которые ездили на заработки. Параллельно с этим происходит восстановление тухумов (нечто подобное сословий), причем основой для этого служат нередко труды советских этнографов, которые записали существование подобных объединений внутри села в прошлом. В село начинают возвращаться ребята, которые отучились на Ближнем Востоке (Египет, Саудовская Аравия). Наряду с этим образуется суфийская община из мюридов шейха Саида Чиркейского (1937-2012), которые относятся к одному тухуму (его основу составили представители прежней советской номенклатуры). Именно суфии берут под свой контроль Джума мечеть, восстановленную в начале 1990-х годов, причем не дают салафитам строить свою мечеть. В 2000-е годы начинается миграция сельчан на равнину – в пригород Махачкалы. Внутри села происходит конфликт между салафитами и суфиями (причем здесь присутствуют суфии как из числа мюридов Саида Чиркейского, так и шейха Таджуддина аль-Ашали (1912-2001), причем этот конфликт переносится и в пригород Махачкалы. В итоге, чтобы разрешить ситуацию, возникает идея «четырехпартийного» сельского совета, куда входят салафиты, суфии Саида Чиркейского, суфии Таджуддина аль-Ашали и «нормативные» мусульмане (те, кто не принадлежит ни к одной из трех других групп, но именно они и составляют большинство).

 

Как считает Соколов, подобная форма существования сельской общины позволяет сдерживать конфликты, которые начинаются между разными течениями ислама в рамках одного села из-за распределения экономических ресурсов. Нарушиться этот баланс, полагает исследователь, может тогда, когда разрушается «низам» (система неписанных правил, регулирующих все сферы общественной жизни). Разрушение «низама» происходит через вмешательство из вне: это либо силовики, либо ОПГ, либо боевики, где каждая из этих внешних субъектов становится на сторону какой-то группы внутри села против какой-то другой. Соколов делает вывод, что деление мусульман на «традиционных» и «нетрадиционных» в Дагестане неизбежно приводит к криминализации политических конкурентов, духовенства и гражданских активистов.

 Руководитель программы изучения России и Евразии Центра стратегических и международных исследований (США) Ольга Оликер рассказала о сотрудничестве США и России в борьбе с терроризмом. По ее словам, есть вполне успешные примеры сотрудничества в этом деле. Скажем, дело братьев Джохара и Тамерлана Царнаевых, известных по взрывам на Бостонском марафоне 2013 года: Россия по просьбе США передала информацию о них, тем самым, помогла своим американским коллегам в этом деле. Но есть примеры, когда сотрудничество в борьбе с терроризмом заходит в тупик. Например, по вопросу кого можно из группировок бомбить в Сирии: Москва одни группировки считает террористическими, а Вашингтон видит в некоторых из них просто оппозиционные объединения.

 Доцент кафедры религиоведения Казанского федерального университета Ярослав Бухараев рассказал про такое явление как младостарчество в современном православии и о том, как в православном духовничестве может иметь место духовное насилие над личностью в этом контексте. У младостарчества есть все черты религиозного гуруизма. Власть настоящего духовника – это власть любви, а церковные наказания, которые может наложить духовник, – это понижение верующего в его участии в церковной жизни. А вот в младостарчестве эта грань переходится: например, младостарец начинает решать и указывать своим духовным чадам за кого выходить замуж или на ком жениться, решает, где им стоит работать, устанавливает запредельно жесткий молитвенный режим, нередким бывает манипулирование ими. Сейчас ситуация с младостарчествам изменилась: кто-то из них сам себя дискредитировал, потеряв тем самым своих поклонников, да и со стороны церкви стало больше контроля за священниками, чтобы не допустить младостарчества.

  Научный сотрудник Центра исламоведческих исследований Академии наук Республики Татарстан Андрей Денисов поведал о политике игнорирования ислама в российском Туркестане в начале ХХ века, показав ее в качестве примера латентного религиозного конфликта. Курс Российского государства в Центральной Азии того времени по отношению к исламу носил игнорирующий характер, имеющий как стабилизирующую направленность, так и демонтирующую. В качестве стабилизирующей стороны можно назвать то, что государство уважало традиции подданных, сохраняла социально-религиозную исламскую систему в Туркестане, ограничивало там православную миссию, вплоть до запрета на нее, да и вообще значительно менее контролировало мусульман края (не было создано муфтията наподобие Оренбургского магометанского духовного собрания). Демонтирующая направленность заключалось как раз в отсутствии и даже своего рода запрете на появление муфтията в Туркестане, а также в политике секуляризации образования: создаваемые российскими властями школы были светскими.

 

Подводя итог работе конференции, отметим, что несмотря на разные обсуждаемые темы на мероприятии, одна все-таки была главной: ее обсуждали и в дискуссиях, и в кулуарах, и на кофе-брейке. Что делать религиоведу, когда он отказывается выступать ярым апологетом религиозных меньшинств, за что подвергается академическому насилию со стороны тех религиоведов, которые выступают их ярыми адвокатами, делая это небескорыстно? И как быть другим религиоведам: наблюдать, когда травят и глумятся над коллегой, или же не побояться заступиться за него? Что делать, когда обладающие академическим весом религиоведы прессуют несогласного с ними молодого религиоведа, имеющего свою точку зрения? И при этом дают понять другим, что в случае если они попытаются заступиться за того, кого «пинают», их ждет тоже наказание: им не помогут защититься, их лишат одобрительных отзывов, их подвергнут остракизму? Профессиональное сообщество религиоведов России со всеми этими вопросами столкнулось в ходе «дела Ларисы Астаховой», которое однозначно вошло в новейшую историю отечественного религиоведения…